Улавливать их трудно.
Киты мертвы.
А что остальные? Дельфины (своенравны), или морские коровы (медлительны и слишком глупы), или?
Нет никого, кто мог бы; мы в одиночестве.
Есть, конечно, и другие, которых можно вызвать из морских глубин, но они не следопыты. У них другая задача.
Пусть и в одиночестве, но охотники все же могут охотиться. С неумолимым терпением (которое не очень подходит к этому перекрестку жарких, стремительных потоков) они продолжают поиск, пробираясь через неразбериху запахов, загрязненных мест и слухов, находя дорогу и следуя по ней.
Теперь они уже гораздо ближе к своей добыче, чем прежде.
Но вода эта плоха для них: липкая, колкая, дезориентирующая. Охотники кружат, идут за призраком, обманами и иллюзиями. Они так толком и не могут, толком не могут взять след.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ШТОРМА
ГЛАВА 27
Портдень 9 солютария, 1780/девятый маркинди, кварто морской черепахи 6/317. «Трезубец».
Он снова говорит со мной.
Утер Доул решил, что мы должны стать… кем? Друзьями? Компаньонами? Договаривающимися сторонами?
С того момента как мы покинули остров, команда трудится не покладая рук, а остальные — как сели, так и сидят, наблюдают, ждут. Я пребываю в каком-то оцепенении — со времени возвращения Флорина (он вернулся весь мокрый, в соленых разводах и охваченный ужасом из-за нескольких минут под открытым небом) никак не могу успокоиться. Я ерзаю на своем сиденье и думаю об этом драгоценном письме, об уродливом оловянном жетоне (бесценном доказательстве) и долгом пути, который им предстоит. Флорин Сак сказал мне, что Сенгка согласился доставить их. Тысячи миль, огромные трудности. Надеюсь, он не передумает. Хочется думать, что Сайлас сделал предложение, от которого трудно отказаться.
Мы с Флорином Саком стараемся не встречаться взглядами. Мы прошли друг мимо друга по роскошной гондоле «Трезубца», не поднимая глаз. И нас переполняет чувство вины. Я не знаю его, он не знает меня — таково наше молчаливое соглашение.
Я целыми часами наблюдаю за Круахом Аумом.
Трогательное, умилительное зрелище.
Он дрожит от удивления и волнения. Глаза у него широко раскрыты, морщинистый рот-сфинктер расширяется и сжимается в такт дыханию. Он перемещается (не то чтобы бегом, но если это походка, то какая-то жалкая и ни на что не похожая) от окна к окну, разглядывает моторы дирижабля, заглядывает в кабину пилотов на носу, в туалеты, в спальные каюты, рассматривает огромный храм — баллон, наполненный газом.
Аум может общаться только со мной, и я полагала, что он не даст мне покоя. Ничего подобного. Он вполне удовлетворяется наблюдениями. Мне остается только сидеть и посматривать, как он семенит туда-сюда, словно ребенок.
Он всю свою жизнь провел на той скале. Теперь он с жадностью впитывает то, что видит вокруг.
Ко мне подошел Доул. Как и прежде (в тот, первый раз), он сел напротив меня, неторопливо скрестил руки; взгляд бесстрастный. Он заговорил своим чудесным голосом.
На этот раз меня переполнял страх (словно он видел, что я делала вместе с Флорином Саком), но я смотрела на него спокойно, как он и ждал.
Я убеждена, что мы понимаем друг друга — Доул и я, что именно это и лежит в основе ощущаемой мной связи, — и я воспользовалась своей убежденностью. Он видит (я уверена), что я сражаюсь со страхом при его появлении, и он уважает меня за то, что мне удается скрывать волнение перед лицом легендарного Утера Доула…
Конечно же, мое волнение связано с опасениями — не дознается ли он, что я предательница. Но ему это не приходит в голову.
Он без слов долго наблюдал за Аумом, потом наконец заговорил. (Я никогда первая не нарушаю молчания.)
— Теперь, когда он с нами, — сказал он, — я не вижу никаких препятствий — мы вызовем аванка. Армада скоро войдет в новую эпоху.
— А как быть с теми кварталами, которые против этого? — спросила я.
— Есть, конечно, и такие, кто сомневается, — сказал он. — Но представьте себе, сейчас город ползает. Если же в нашем распоряжении будет аванк, если мы запряжем животное такого размера, то для нас не будет ничего невозможного. Мы сможем пересечь весь мир за крохотный отрезок того времени, которое уходит у нас на это теперь. — Он замолчал и чуть повел глазами. — Мы сможем заходить в такие места, которые пока для нас недоступны, — сказал он, понижая голос.
Вот и опять — намек на какой-то скрытый мотив.
Нам с Сайласом удалось раскопать только часть истории. В этом проекте есть еще что-то, кроме вызова аванка. Я считала, что раскрыла тайны Армады, а потому это внезапно обнаружившееся незнание действует мне на нервы. Сильно действует.
— Может быть, в землю мертвых? — неторопливо произнесла я. — В мир теней и обратно?
Я говорю словно бы лениво, отталкиваясь от слухов, что слышала о нем. Даю ему наживку — пусть поправит меня. Я хочу знать правду об этом проекте и хочу знать правду об Утере Доуле.
И тут Доул удивил меня. Я ждала от него ну, может, туманного намека, неопределенного указания на его происхождение. Он сообщил мне гораздо больше.
Вероятно, часть его собственного проекта — установить некую связь между нами (я еще не знаю, какого рода), но он по какой-то причине дал мне гораздо больше.
— Это целая цепочка слухов, — сказал Доул. Он наклонился ко мне и заговорил вполголоса, чтобы нас никто не услышал. — Когда вам говорят, что я пришел из мира мертвых, то вы оказываетесь у последнего звена цепочки слухов. Каждое звено соединено с соседними, но непрочно, и смысл просачивается между ними.
Может, я передаю то, что он сказал, и не слово в слово, но довольно точно. Он говорит именно так — загадочными монологами. В моем молчании не было недовольства — обычное молчание публики.
— На моем конце цепочки находится истина, — продолжал он. Затем внезапно взял меня за руку — я была шокирована — и поднес два моих пальца к своему запястью, где я почувствовала медленное биение пульса. — Я появился на свет в ваше время. После Волхвосстания прошло три тысячи лет — неужели его по-прежнему приписывают мне? Из мира мертвых невозможно вернуться.
Тук-тук, тук-тук, тук-тук, чувствовала я его неторопливый (как у какой-нибудь хладнокровной ящерицы) пульс.
«Я знаю, все это детские сказочки, — думала я. — Я знаю, что никакой ты не выходец с того света. И ты знаешь, что я это знаю. Тебе что, просто хочется, чтобы я прикасалась к тебе?»
— Нет, я не из мира мертвых, — продолжал он. — Но я и вправду пришел из мира, где мертвецы ходят. Я родился и вырос в Великом Кромлехе.
Я едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Но глаза мои наверняка чуть не вылезли из орбит.
