Слушая повествования о тревогах князя, Дарда ни словом не обмолвилась о своих. Как бы там ни было, она не собиралась обсуждать их ни с кем, кроме Лаши. Встреч с ним была назначена на следующий день – это они обговорили еще до того, как Дарда услышала отчет Харифа. Она должна была принести ему деньги, полученные от Иммера, точнее, ту их часть, что Дарда не передавала в хранилище храма. Как и Дарда, Лаши давно покинул кварталы, пользующиеся дурной репутацией. Но, в отличие от нее, Лаши не так любил уединение, а потому избрал для проживания другую часть города, значительно более оживленную, чем тихая улица, где обитала Паучиха. Да и не видел он причины прятаться от людей. Лаши был не разбойником теперь, а доблестным защитником правопорядка (его это обстоятельство порой очень веселило, но что поделать, если так оно и есть), и к нему относились с уважением, особенно люди торговые. Поселился он возле одного из Каафских рынков. Здесь всегда было много приезжих, а следовательно, не наблюдалось недостатка в самых разных гостиницах, харчевнях, постоялых дворах и караван-сараях. Лаши снимал жилье в гостинице, предназначенной для почтенных купцов. Там он, не покидая дома, мог узнавать свежие новости, по меньшей мере, из пяти государств, да и посетители, являвшиеся к нему, не привлекали ничьего внимания, ибо народу в гостинице всегда крутилось немало.
Ту наличность, которые подчиненные Дарды хотели получить на руки, она оставляла в гостинице у Лаши, а остальные являлись за деньгами сами. Так должно было случиться и на этот раз. Но вместе с мешком золотых и серебряных маликов Дарда доставила Лаши не слишком приятное известие. И не была уверена, что разговор у них сложится.
Сомнения ее оправдались.
– Почему я должен верить чужакам – какой-то Ахсе, какому-то Харифу, а не товарищу по оружию, которого знаю много лет? – заявил Лаши.
– Когда-то ты уверял меня, что Хариф – человек божий, и все что он скажет – святая истина.
– Ну, предположим. И что с того? Что тебя напугало? После погонь и сражений человек захотел развеяться, пошел к девкам, выпил, похвастался… обычное дело. И что такого страшного он сказал? Я вообще не понимаю, почему ты прячешься. От такой подозрительности и свихнуться недолго.
Дарда молчала, и Лаши продолжал горячиться.
– Ты, верно, и впрямь свихнулась. Если из-за такой малости людей подозревать, то тебе впору всех нас мечом попластать. Мне, правда, храм Мелиты не нравится, слишком там замысловато обставляют простое дело, но если Сови это по вкусу, что я его, удерживать буду?
– Значит, он там бывает, – тихо произнесла Дарда.
– Он там бывает, – подтвердил Лаши. И умолк, словно три коротких слова мигом погасили весь его запал.
– Ты его когда в последний раз видел? – прервала молчание Дарда.
– Вчера. Он ко мне заходил, посидели, выпили… Кстати, он спрашивал о тебе. Говорил – деньги ему нужны, и узнавал, когда ты придешь, долю свою хотел забрать… Да что ты меня сбиваешь, – возмутился Лаши, хотя никто его не сбивал. – Мало того, что ты сама всех подозреваешь, ты и других заражаешь подозрительностью своей. Вот я теперь тоже буду сидеть и думать – спроста ли он спрашивал? Но ежели у него что было на уме – вряд ли бы ты донесла сюда деньги!
– Да, вероятно. – Дарда встала из-за стола, глянула в темное окно. – Дождь перестал. Пойду-ка я домой.
– Дело твое. – Лаши пожал плечами. – А то подождала бы, может, Сови заявится. Тогда и поговоришь с ним по душам.
– Успеется. Тебе тоже нужно тратить свою долю. Я могу помочь только ее добыть.
Лаши хохотнул в ответ, но видно было, что ему не весело. Впрочем, как и Дарде. Она накинула плащ (не тот, что носила в пустыне – в городе он привлекал бы излишнее внимание, а другой, полегче) и взяла посох, прислоненный к стене.
Набрякший дождевой сыростью воздух был более чем прохладен, но после месяцев изнурительной жары это было даже приятно. И Дарда не спешила убыстрять шаг. Лаши не убедил ее, что беспокоиться не из-за чего. Хотя она по-прежнему не могла понять причин беспокойства.
Зимой в Кааф не приходили караваны, но торговля в этом городе на время теряла свой размах, однако не замирала совсем. Но сейчас, с наступлением ночи, рыночная площадь опустела. Только масляные фонари помаргивали над дверями гостиниц и харчевен под ветром. Люд торгующий и покупающий, люд ворующий и охраняющий – все переместились туда, в чадные залы, где над мисками поднимается горячий пар, льется в чаши вино из бурдюков, музыканты увеселяют собравшихся, и ласковые красотки всегда готовы ублажить гостей. Проходя через площадь, Дарда слышала из раскрытых окон музыку, пение, взрывы хохота. Но стоило свернуть с площади, как эти развеселые звуки поглотила ночь, равно как и желтые дрожащие огни. Здесь начинались лавки и торговые склады. Все они были прочно заперты, а склады по большей части еще и обнесены высокими глинобитными оградами. Так что Дарда шла словно по коридору, очень длинному и мрачному. И в меру узкому: улица была как раз такой ширины, чтоб по ней могла проехать груженая повозка, но не больше. Глиняные стены в Каафе принято было белить, но из-за дождя они стали серыми. И по ним бежали тени. Их отбрасывали облака, чередой пересекавшие ночное небо. Зима – единственное время года, когда в Каафе можно увидеть облака. Пронзительный ветер гнал из, как стадо овец. Стадо послушно пастуху, а пастух облаков, равно как и погонщик ветра – Хаддад. Но сейчас не его время. Сейчас пора Ночной Хозяйки, Госпожи Луны. И луна медленно плыла сквозь суетливые облака, не обращая внимания на тени, омрачающие ее лик.
Еще одна тень была неподвижна, перечеркивая улицу. Подняв голову, Дарда увидела толстую деревянную балку. Само по себе в этом не было ничего особенного. Через такие балки с помощью веревок и грузил поднимали на склады тюки с некоторыми товарами. Но Дарду что-то смущало. Она даже замедлила шаг, пытаясь понять, что. И лишь когда балка стала крениться вниз, сообразила – слишком далеко поперек улицы выдвинута, для складских нужд такого не надобно!
Дарда успела прыгнуть в сторону, но недостаточно далеко. Балка, которая должна была упасть ей на голову, краем зацепила левую ногу, и так неудачно, что Дарда сама упала наземь. Боль была адская, но еще хуже стало, когда она рванула ногу из-под балки. Ей с детства пришлось научиться терпеть боль, и, казалось, что Дарда уже потеряла к ней чувствительность. Но это было не так. У нее брызнули слезы и она прикусила губу. Боль отдавалась по всему телу, и первая попытка встать не увенчалась успехом. Но довольно было и того, что приподнявшись, Дарда увидела бегущего к ней человека. И, судя по тому, что в руках его был меч – не для того, чтобы оказать ей помощь.
При падении Дарда не выпустила посох, и когда над ее головой блеснуло изогнутое лезвие фалькаты, Дарда парировала удар. Но, хотя лезвие не перерубило дерево, слабость, вызванная болью, стала причиной беды, не случавшейся со времен учения – нападавший выбил посох из руки Дарды. А она не могла даже вскочить и подхватить его.
Дарда не имела привычки ходить по городу с мечом, и единственным ее оружием оставался короткий кинжал за поясом. Плохая защита против длинного меча. Правда, будь она на ногах, управилась бы и без оружия. А сейчас единственное, что она могла сделать – перекатываться по земле, уклоняясь от клинка.
