Что если мы, как Ромео и Джульетта, слишком быстро решили
рисковать всем?
Но тут я вспомнила, как мы с Лукасом сидели в этой самой
библиотеке, и свет, падавший из витражного окна, окрашивал его волосы в бронзу.
Вспомнила, как он рассказывал мне про свой побег из дома в возрасте пяти лет:
он тогда взял с собой только пачку шоколадного печенья и рогатку. Вспомнила,
как мы с ним примеряли смешную старую одежду в комиссионном магазине в
Ривертоне, как флиртовали в беседке и что я почувствовала, когда он в первый
раз поцеловал меня.
Я вспомнила, как он сказал, что любит меня, хотя я вампир,
несмотря на то, что его всю жизнь учили ненавидеть вампиров. Вспомнила, как он
лежал подо мной, изогнув шею, чтобы я могла его укусить, и добровольно
предложив мне свою кровь.
Нет, это не слепое безрассудное увлечение. Это любовь. Я
знала точно.
Улыбнувшись, я захлопнула тетрадку и закрыла глаза, чтобы
глубже погрузиться в свои воспоминания. Пусть мне придется проживать каждый
день так, словно я не тоскую по Лукасу, я все равно могу остаться верна ему и
тому, что мы с ним пережили вместе. Время, проведенное врозь, ничего не значит
— если только я смогу остаться сильной. И я не собиралась грустить о том, чего
не было, лучше думать обо всем чудесном, что было. Пришло время прекратить
скорбеть и начать праздновать.
В этом году маме не пришлось перешивать мне платье к
Осеннему балу, а с макияжем я справилась сама, так что у нее осталось больше
времени на мою прическу. Я сидела на краю кровати своей спальни наверху, в
бюстгальтере без бретелек и трусиках, и осторожно дула на только что
накрашенные ногти, думая о Патрис: та делала себе маникюр и педикюр буквально
ежедневно.
— Если бы Патрис меня сейчас увидела, она бы мною гордилась.
— А ты напиши ей и расскажи. — Мама говорила невнятно,
потому что держала во рту несколько шпилек. — Готова поспорить, она будет рада
получить от тебя письмо.
— Наверное. — Я очень сомневалась, что Патрис думает о
ком-нибудь, кроме самой себя, но все же не мешает отправить ей открытку.
— Я подумала, может, тебе следует поддерживать отношения с
другими, — произнесла мама, вколов мне в волосы очередную шпильку. — Больше
общаться с нашими. Я имею в виду, теперь, когда вы с Балтазаром стали парой.
— Да, пожалуй, — ответила я. — Но я все равно чувствую себя
немного странно. Он старше меня. — Вообще это было очень мягко сказано, если
учесть, что Балтазар фактически присутствовал на первом Дне благодарения.
Мама пожала плечами:
— Твой отец старше меня почти на шестьсот лет. Поверь, после
первой сотни лет мы перестали это замечать.
Мама с папой очень легко преодолели разницу в возрасте; я
выросла, вообще об этом не задумываясь, и только сейчас, начав проводить больше
времени с Балтазаром, поняла, что это все-таки имеет значение.
— Ну, все равно я не могу не думать об этом.
— Я понимаю. Просто тебе нужно иначе воспринимать время, как
делают все вампиры, если у них хватает ума. Это как раз то самое, что Балтазар
может тебе дать, ну а Лукас нет.
Я напряглась и почувствовала, что ее руки замерли над моими
волосами. Мы вступали на опасную почву и обе это знали. Мы с родителями
говорили почти обо всем, только не о Лукасе.
— Я встречаюсь с Балтазаром не ради получения жизненного
опыта, — негромко произнесла я. — И с Лукасом встречалась не потому, что
бунтовала.
— Милая, мы так никогда и не думали! И никогда не винили
тебя за то, что случилось с этим юношей. Ведь ты это знаешь, правда?
Я не стала поворачиваться к ней. Почему-то было легче вести
этот разговор, не глядя маме в глаза.
— Знаю.
Кажется, она нервничала больше, чем я.
— Бьянка, наверное, есть еще одна вещь, о которой мы сегодня
должны поговорить.
— О чем? — Неужели она догадалась, что я все еще думаю о
Лукасе? Или даже о том, что тайком встречаюсь с ним?
В общем, я сделала дюжину разных предположений, но она после
нескольких секунд молчания произнесла:
— Нам с тобой нужно еще раз поговорить о сексе.
О господи!
— Я понимаю, что тебе уже многое известно, — пошла напролом
мама. Мне казалось, что все мое тело от смущения побагровело. — Но когда с
кем-нибудь сближаешься, особенно с кем-нибудь опытным, вроде Балтазара,
происходят некоторые вещи... Может быть, у тебя появились какие-то вопросы.
— Вообще пока рано об этом думать, — торопливо пробормотала
я. Только мама может начать выкладывать именно ту информацию, которая мне
совершенно не нужна! — Мы только начали встречаться.
— Ну, как скажешь. — Мамин голос прозвучал весело, она
просто потрепала меня по плечу и, к счастью, больше не возвращалась к этой
теме, пока я заканчивала одеваться к балу.
Я едва успела надеть серебристые туфли с заостренными
носками, как в дверь постучали. Отец и Балтазар громко поздоровались и
похлопали друг друга по спине — в последнее время это вошло у них в привычку, Я
вспомнила, что и с Лукасом в прошлом году отец поступал точно так же. Наверное,
все мужчины любят поважничать, когда приветствуют кавалеров своих дочерей — или
отцов своих девушек. Мама смахнула с моей щеки ресничку и обняла меня.
— Ну, иди и срази их наповал!
Я вышла в гостиную, и папа с Балтазаром замолчали. Папа
улыбнулся и качнулся на пятках, откровенно гордясь мной. Лицо Балтазара не
изменилось, но в его глазах мелькнуло восхищение, от которого я исполнилась
ощущением собственной женской власти.
Темно-зеленое атласное платье без бретелек, с глубоким
вырезом на спине, было скроено по фигуре и плотно облегало меня, слегка
расширяясь от бедер, чтобы я могла танцевать. Я надела мамино серебряное
ожерелье с опалами еще двадцатых годов; длинные серьги ему в пару задевали мою
шею. Мама собрала мои волосы в низкий узел, закрепив его тонкими косичками, и
завершила прическу одной-единственной заколкой с драгоценными камнями. В
прошлом году я чувствовала себя красавицей; в этом тоже, но здесь крылось нечто
большее. Наконец-то я ощущала, что выгляжу не как девчонка, а как женщина.
Родители быстро выставили нас за дверь. Балтазар взял меня
за руку, чтобы помочь спуститься по лестнице. Новая туфля скользнула по
стоптанной каменной ступеньке. Он поспешно обнял меня за талию.
— Не ушиблась?
— Нет. — Я подняла взгляд и обнаружила его лицо совсем рядом
со своим.
Он все еще крепко обнимал меня. Я понимала, что должна
отстраниться, но еще понимала, что он меня хочет, и ничего не могла с собой
поделать — мне это нравилось. Впервые в жизни я чувствовала, что быть женщиной
— значит обладать уникальным могуществом.
— У тебя такая красивая прическа, — сказал Балтазар. Его
темные глаза вглядывались в мое лицо. — Раньше женщины чаще такие делали. Мне
это всегда нравилось.
