— О, я вижу, у меня есть соперник! — протянул Кингсли.
— Да так, пустяки. Это от парня, с которым мы едва знакомы,
— пробормотала Блисс.
Само собой, второй букет был от Моргана, который все время
слал ей цветы из своего общежития на Род-Айленде.
«Всегда думаю о тебе. С любовью, М.»
, — гласила прикрепленная к букету записка.
Кингсли вручил свой букет лично.
— Жаль, что не зеленые — они бы подошли тебе больше. Этот
цвет не идет к твоим волосам.
— Ничего страшного, — пробормотала Блисс.
Она до сих пор не могла понять, как же относится к Кингсли.
Проводя время с ним, она казнила себя за то, что предает память Дилана.
Раздав все букеты среднего размера, посыльные занялись
калибром побольше — не то три, не то четыре дюжины мегабукетов и роз самого
насыщенного алого цвета. И похоже, на всех красовалось имя Мими Форс. Вскоре
окрестности ее стола начали напоминать гостиную в день похорон.
— Ну, вроде все, — буркнул мистер Корган.
— Погодите, еще один остался, — возразил посыльный, занося
самый дорогой букет из всех: из двух сотен роз трехфутовой высоты — белых,
нежнейшего оттенка слоновой кости. Девушки попадали в обморок от восторга.
Парни практически никогда не покупали белых роз. Это было слишком серьезным
обязательством. Но этот букет просто-таки трубил во всеуслышание о покоренном
сердце.
Посыльный поставил букет перед Шайлер. Мими приподняла
бровь. Лотерею роз всегда выигрывала она. Что все это значит?
— Это что, мне? — переспросила Шайлер, потрясенная размерами
букета.
Она сняла карточку, прикрепленную к самой высокой розе.
«Шайлер, которая не любит любовных историй».
Подписи не было.
Мими свирепо взглянула на свои красные букеты; цветы словно
бы съежились под ее взглядом. Ей не надо было долго гадать, кто прислал
ослепительно белые розы этой маленькой твари. Белое — свет. Белое — любовь. Белое
— навеки.
Пора браться за осуществление ее плана.
Проходя мимо стола Шайлер, Мими притворилась, будто
споткнулась, и, уцепившись за спинку стула Шайлер, прихватила и прядь ее темных
волос.
Шайлер вскрикнула от боли.
— Осторожно, — хмыкнула Мими, надежно спрятав прядь в руке.
Теперь скоро!..
Глава 32
Освоив первую составляющую контроля, Шайлер перешла ко
второй, внушению. Второй принцип заключался в способности насаждать семена
своих идей в чужой разум.
— Именно так мы побуждаем Красную кровь совершенствоваться в
мастерстве, искусстве и красоте, — поведал ей дедушка. — Мы используем
внушение. Это полезный инструмент. Большинству людей не нравится думать, что их
идеи на самом деле принадлежат не им, потому мы внушаем им нужные мысли. Если
бы мы этого не делали, у людей никогда бы не было ни «Нового курса», ни
социального обеспечения, ни даже Линкольн-центра.
Освоить внушение оказалось еще сложнее, чем научиться
телепатии. Лоуренс объяснил, что делать это нужно очень осторожно, чтобы у
людей не было ощущения, что ими манипулируют.
— Рекламу, действующую на подсознание, изобрел один из нас,
конечно же, но когда краснокровные раскусили эту хитрость, то тут же запретили
ее использовать. А жаль.
Накануне вечером Лоуренс предложил девушке внушить
что-нибудь Андерсону. Несколько часов Шайлер пыталась не только поймать сигнал
своей мишени, но и что-то послать ему, затем Андерсон внезапно встал, сказал,
что ему хочется выпить чаю, и поинтересовался, не сделать ли чашечку еще
кому-нибудь.
Когда он вышел, Лоуренс взглянул на внучку.
— Это была ты?
Шайлер кивнула. У нее ушли едва ли не все силы, чтобы
передать одну простую просьбу.
— Хорошо. Завтра мы перейдем от дневной гастрономии к более
важным делам.
На следующий день в школе усилия, затраченные на внушение,
взыскали с Шайлер свою дань. Когда она после третьего урока спускалась по
задней лестнице, у нее внезапно закружилась голова. Девушка потеряла сознание и
рухнула бы с лестницы, если бы ее не подхватил Джек Форс.
— Держись! — сказал он. — Что с тобой такое?
Шайлер открыла глаза. Джек встревожено смотрел на нее.
— Я оступилась... потеряла сознание.
Девушки на лестничной площадке обменялись понимающими
улыбками. Обмороки были в школе обычным делом — и красноречивым признаком
анорексии. Конечно же, Шайлер ван Ален страдает расстройством пищевода. Слишком
уж эта мерзавка тощая!
— Давай я отвезу тебя домой, — предложил Джек, помогая ей
встать.
— Нет... Оливер... мой проводник... он может... это пустяки,
ничего страшного, я просто слишком много работала над контролем, — с трудом
произнесла Шайлер.
— По-моему, Оливер сейчас читает доклад на уроке
английского, — сказал Джек. — Но если хочешь, я могу вызвать его оттуда.
Шайлер покачала головой. Нет, это будет нечестно — просить
Олли получить плохую отметку только потому, что она вдруг занемогла.
— Ну, слушай, брось ты, давай я поймаю такси и довезу тебя
до дома.
Лоуренс сидел у себя в кабинете и что-то писал, когда к нему
постучалась Хэтти.
— Мисс Шайлер вернулась, сэр. Кажется, с ней что-то
случилось в школе.
Лоуренс спустился вниз и обнаружил там Джека Форса с Шайлер
на руках. Джек объяснил, что в такси по дороге домой девушка заснула.
— Кстати, я — Джек Форс, — представился он.
— Да-да, я знаю, кто ты. Положи ее вот сюда, на диван, —
велел Лоуренс, проведя Джека в гостиную. — Ты молодец.
Джек бережно положил Шайлер на обитый бархатом диван, а
Лоуренс укрыл ее вязаным шерстяным пледом.
Шайлер была так бледна, что ее кожа казалась прозрачной, а
сквозь опущенные темные ресницы проступали слезы. Дышала девушка неровно и как
будто с трудом. Лоуренс положил холодную руку на ее горячий лоб и попросил
Хэтти принести термометр.
— Она вся горит, — сдавленным от волнения голосом произнес
он.
— Она потеряла сознание в школе, — объяснил Джек. — В такси
с ней вроде бы все было в порядке, но потом она сказала, что ее клонит в сон,
и... ну, вы сами видите.
Лоуренс нахмурился еще сильнее.
— Она сказала, что работала над контролем. — Джек внимательно
взглянул на Лоуренса.
Лоуренс кивнул.
— Да, мы с ней упражнялись.
Он сел рядом с внучкой и осторожно вставил термометр между
запекшихся губ.
