Глава 38
«Вряд ли вырвусь сегодня в костел, — думала я, — Петр
потащит меня в свой дом».
Родственники окружили меня таким плотным кольцом внимания,
что я уже скромно строила планы. Они скрутили меня своей любовью и не
отпускали. Лишь на пятый день удалось мне вырваться из цепких объятий родни. Я
сразу же понеслась в костел. Под величественную органную музыку, с замирающим,
трепещущим и жаждущим любви сердцем вошла я в храм чистоты.., и что же? Я
обыскала там все закоулки, даже заглядывала под скамейки, но Казимежа не нашла.
Убитая горем поплелась я в родное гнездо.
«А что, если ему надоело ждать и он уехал? — гадала я. — А
что, если он обиделся на меня? А что, если он меня разлюбил?»
Но все было не так. Казимеж изо дня в день ждал меня вовсе
не в костеле. Он издали наблюдал за входом, справедливо полагая, что другим
путем в костел попасть невозможно. Когда я вышла из костела, он спокойно
потопал за мной. Лишь рядом с домом бабушки Франи он рискнул обнаружить себя.
Для меня это произошло совсем неожиданно. Глотая слезы, брела я по узенькой
улочке и вдруг была схвачена за руку. Схвачена грубо. И глазом моргнуть не
успела, как оказалась в темном подъезде. Чьи-то губы впились в мои. Я готова
была оказать яростное сопротивление, но услышала голос Казимежа:
— Муза… Любимая…
От счастья я едва не упала.
— Муза, — шептал мой Казимеж, приподнимая меня от пола, —
как люблю я тебя. Если б ты меня так любила…
— Давай не будем считаться, — ответила я.
Он вернул меня на пол и сказал:
— Уходи.
«Довыпендривалась», — подумала я.
Казимеж мне пояснил:
— Я останусь здесь. Хочу точно удостовериться, что за тобой
не следят, а завтра приходи снова в костел.
— Когда?
— Когда сможешь.
— В восемь утра уже буду там, — заверила я, а Казимеж, зная
мои привычки, рассмеялся.
— Если будешь в двенадцать, и то уже хорошо, — сказал он,
нежно целуя меня в щеку и легонько подталкивая к выходу.
Я вынуждена была покориться, хоть и очень мне того не
хотелось. Однако далеко я не ушла, а, спрятавшись за углом, дождалась Казимежа.
Не могла я уйти, не взглянув на него. Казимеж вышел, посмотрел по сторонам и
быстро пошел. На нем были голубая рубашка, усыпанная крупными красными
звездами, и легкие пляжные брюки серовато-белого цвета. Странная рубашка и не
менее странные брюки. Обычно он был придирчив к одежде.
«Не очень-то по погоде оделся Казимеж», — подумала я,
отмечая, что он загорел, а волосы выгорели и порыжели.
Ночью я почти не спала — думала о Казимеже, вспоминала его
губы, его поцелуи…
Наконец наступило утро. Оно брызнуло в окно радостными
лучами. Я вскочила с кровати, обняла воздух, поцеловала его и воскликнула:
— Мой Казимеж!
Резво влетев в столовую, я проделала то же самое с бабушкой
Франей, онемевшей от удивления.
— Ты уже встала, Музка? — спросила она, когда к ней вернулся
голос.
— Уже! Уже! Уже! — закружила по комнате я в ликующем вальсе.
— Музка! Что случилось?! — это уже дедушка Казик спросил.
— Проснулась! — весело сообщила я.
— Но Марыся еще не кричала, — промямлил он, отводя Марысе
роль петуха.
— Ты предлагаешь мне ее разбудить? Я готова. Марыся! Марыся!
— дурачась, воскликнула я.
Бабушка Франя и дедушка Казик с улыбками умиления смотрели
на меня и изредка переглядывались, пожимая плечами. Им было ясно, что я в
отличнейшем настроении, но причин понять они не могли. Страшное любопытство
разбирало обоих, они лишь подыскивали форму для его выражения. Первой нашлась
бабушка Франя.
— Ты влюбилась, — заключила она.
— И потеряла сон, — добавил дедушка Казик.
— Точно, вы угадали! — воскликнула я и бросилась целовать
милых своих стариков. — Но больше не спрашивайте ни о чем, потому что я все
равно не расскажу вам, как красив он и как умен, как ясен и смел его взгляд и
как горячи его поцелуи! Ничего этого вы от меня не услышите, сколько ни
просите!
— Да уж, — поджала губы бабушка Франя. — В наши годы уж
точно добиваться от девушки такой откровенности казалось кощунственным.
— Вы жили всего лишь в прошлом веке, — напомнила я.
Плотно позавтракав на радость бабушке Фране, я помчалась в
костел. Я неслась по улицам города, мысленно представляя, как взгляну на
Казимежа, как утону в его бездонных глазах, как станет он восхищаться моей
красотой (уж простите) и другими достоинствами, коих у меня, как вы знаете, нет
и в помине. Ничего не поделаешь: чем меньше достоинств у женщины, тем сильнее
просит ее душа комплиментов. Моя душа погибала без комплиментов, на которые
никогда не скупился Казимеж.
Уже подходя к костелу, я заметила множество людей. Это мне
показалось странным, костел — не пивная, и народ там никогда не толпится. Я так
спешила к Казимежу, что даже изменила своим привычкам и не примкнула к толпе.
Совладав с любопытством, я отправилась дальше и торопливо вошла в костел. И на
этот раз Казимежа не было. Но я волноваться не стала, а подумала: «Он, верно,
как в прошлый раз, решил за мной последить».
Покидая костел, я собиралась направиться к площади Старо
Място, а потом через мост на улицу, ведущую к дому бабушки Франи. Но планы мои
были нарушены: я увидела у костела машину «Скорой помощи». Народ волновался,
недовольный, что его разгоняют. То и дело раздавались крики, полные ужаса:
«Матка Боска! Матка Боска!» Плохое предчувствие овладело мной — казалось,
происходит нечто ужасное не там, в толпе, а в моей жизни. Я остолбенела и не в
силах была двинуться с места, когда услышала «ультразвук» Марыси Сташевской:
— Да вот же она, невеста покойного! Муза! Иди сюда! Твой
Казик погиб!
Я вскрикнула, ноги мои подкосились. Но устояла. Услышав, что
я невеста, народ расступился — вопль застрял в моем горле.
Казимеж, разбросав ноги и руки и отвернув от меня лицо,
лежал на брусчатке. Его серовато-белые брюки стали беловато-серыми. Голубая
рубашка с красными звездами, разорванная в нескольких местах, была так несвежа,
словно ею протирали полы. Выгоревшие рыжевато-русые волосы спутались и были в
крови.
Я упала на колени и поползла к Казимежу, приговаривая:
— Любимый, ты ведь живой, ты живой.
Остановить меня никто не рискнул, даже отчаянная Марыся. Я
подползла к Казимежу и заглянула в его лицо. Оно было так сильно разбито, что я
испуганно отвернулась.
