— Сколько я должен?
— Сотню, — обиженно отрезала дама, благополучно покончив с
платьем и принимаясь за сетчатые чулки.
— Сто рублей? — уточнил Пендраковский.
— Еще «копеек» скажи! — гаркнула дама и, позволив себе
непристойный жест, презрительно пояснила:
— Сто евро, козел!
— Так много? — Глаза Пендраковского совершили попытку
переселиться на лоб.
— Не много, а вдвое дешевле, чем остальным. Постоянным
клиентам фирма делает скидки, — успокоила его дама и приказала:
— Быстро бабки гони, у меня еще четыре таких же, как ты,
импотента.
Вежливо расплатившись, Пендраковский остался один на один со
своими сомнениями. С одной стороны, крамольного он ничего не помнил, но, с
другой стороны, дама раздета была. Совсем.
И постель!
Кто ее разобрал, если дама сидела в шкафу? И как она в
квартиру попала? Ведь кто-то ее впустил.
Кто, если не сам Пендраковский?
И (самое главное!) как эта дама узнала про импотенцию? С
импотенцией обстояло все так секретно, что он сам себе боялся признаться в этом
недуге, а дама откуда-то знает!
Тут уж задумаешься — есть от чего. Больше всего
Пендраковского беспокоила фраза, которую дама обронила, прощаясь.
— До встречи, — небрежно сказала она, стремительно выходя из
квартиры.
Пендраковский вопросительным эхом за ней повторил:
— До встречи?
— Ну да, позвонишь как обычно. Номер ты знаешь, — бросила
дама и была такова.
Вот вам загадка. Несколько дней Пендраковский пребывал в
смутных сомнениях, задаваясь вопросом:
«Здоров ли я? Не сошел ли с ума?»
Припоминая визит юной дамы, он прислушивался к своему
организму: нет ли сбоев еще?
Сбоев вроде бы не было.
Наконец он успокоился, заглянул в комнату отошедшей в мир
иной прабабки, увидел свой наследственный шкаф и ушел в другие проблемы.
Охваченный нестерпимым желанием иметь кабинет, он еще больше теперь хотел
избавиться от старины. Пендраковский нашел другого оценщика.
На этот раз к нему явился благостный старичок с козлиной
бородкой и голосом. Он проблеял с порога:
— Что будем смотреть?
И Пендраковский повел его к ненавистному шкафу.
Антиквар с порога восхищенно воскликнул:
— О! — и метнулся к пастушкам.
Желая рассмотреть горельеф, он решительно распахнул
ближайшую дверцу и…
И с воплем: «О боже!» — едва не сшиб Пендраковского с ног.
Тот в ужасе закричал:
— Что, снова дама?!
И сильно ошибся: на этот раз в шкафу сидел симпатичный
мужчина. Юный и голый.
— Вы кто?! — покрываясь холодным потом, спросил
Пендраковский.
— Да ладно, противный, — кокетливо отмахнулся в ответ
незнакомец, вылезая из шкафа и поражая всех своими размерами.
Разумеется, размерами в самом приличном смысле: с его
комплекцией работать бы в кузнице, а не прятаться по пыльным шкафам.
Антиквар — застарелый, неисправимый «натурал», не понимающий
голубых продвинутых веяний — в брезгливом ужасе и смущении вылетел из квартиры,
а Пендраковский вынужден был остаться.
На этот раз он не стал препираться: рост, плечи и кулаки
незваного гостя к лишним вопросам не располагали. Поэтому Пендраковский сразу
спросил:
— Что я вам должен?
И с приятным изумлением услышал в ответ:
— Да ладно, противный, ты уже расплатился. Будто не знаешь,
я беру вперед.
От такой наглости, от такого цинизма Пендраковского едва не
стошнило. Однако он учел габариты мужчины и сдержался. Он простился с ним
вежливо даже тогда, когда, цепенея, услышал;
— До скорого, пупсик, встретимся как обычно, я буду ждать.
Фраза наводила на грустные мысли. Пендраковский, свирепея,
подумал: «Моя крыша съезжает, а чертов шкаф на месте стоит, будь он проклят!»
Желание избавиться от подарка прабабки стало столь
нестерпимым, что Пендраковский готов был наброситься на несчастный шкаф с
топором.
Слава богу, разум взял верх над эмоциями, и вскоре был
приглашен новый оценщик.
На этот раз запуганный неудачами Пендраковский проявил
осторожность и бдительность. Когда в квартире раздался звонок, он не сразу
отправился к антиквару, а предварительно заглянул в «чертов шкаф» — иначе уже
Пендраковский и не называл подарок прабабки.
Шкаф был пуст.
Облегченно вздохнув, Пендраковский подумал:
«Кажется, пронесло».
И смело открыл оценщику дверь.
Новый антиквар оказался здоровущим детиной.
Илья Муромец, Геркулес и Терминатор, вместе взятые (говоря
языком современным), «не трепыхаются и отдыхают».
— Итак! — рявкнул детина и в предвкушении удовольствия
проследовал к шкафу.
Пендраковский держался к антиквару поближе.
Тот скупо восхитился овечками, пастухами, пастушками и
задорно спросил:
— А внутренности в каком состоянии?
— Мои? — отшатнулся хозяин.
— Ваши зачем мне?
— Ах, вы про шкаф.
Пендраковский хихикнул заискивающе и поспешно заверил:
— Внутренности сохранились отлично. Даже лучше, чем шкаф.
— Проверим, — сказал антиквар, решительно открывая дверцу.
Дальнейшее произошло молниеносно, Пендраковский даже не
уловил, каким фантастическим образом улегся он у ног антиквара. В позе, весьма
неудобной. Но не поза занимала его: горела щека. И не просто горела, а
стремительно раздувалась, наползая на глаз.
Однако долго заниматься щекой Пендраковскому не позволили.
Его подняли, внушительно потрясли и с криком: «Скотина! Ты все нарочно
подстроил!» — пустили в высокий полет.
Согласно закону притяжения, полет завершился падением.
Пролетев метров пять, Пендраковский приземлился в гостиной.
Теперь его мучило многое: боль в щеке, в пояснице, в боку и
желание знать, почему он летает.
На первый взгляд причин для левитации не наблюдалось: крылья
не выросли, а вес, напротив, за последние годы изрядно возрос.
Но (увы!) именно на свой взгляд Пендраковский и не мог
положиться. Взгляд был неточным по причине затекшего глаза. Уже и второго.
