— Где нашла? Думаю, среди знакомых, — сообщила Далила. — В
своем же кругу.
Он потряс головой:
— Да нет, в нашем кругу все здоровы. Маньяков там нет.
— Андрей Викторович, Вечный Принц не маньяк.
Он простой человек, внешне — абсолютно нормальный. Особенно
в вашем возрасте.
— В чем же тогда проблема? — поразился Верховский.
— В его невротичном сценарии. У Вечного Принца проблемы с
общением. Он может скрывать их, может маскироваться, но рано или поздно невроз
настигнет его. Вечный Принц заболеет, начнет ходить по врачам, возможно,
доберется и до психотерапевта.
Но мы ждать так долго не можем. Я могу его выявить прямо
сейчас.
— И что надо делать?
Далила нарочно сделала паузу, обозначая важность момента, и,
пристально глядя в его глаза, сообщила:
— Мне нужна ваша помощь.
Верховский напрягся, она же спокойно продолжила:
— Ради блага вам придется немного солгать.
Он вздохнул с облегчением:
— Всего-то? Да пожалуйста, ради Маши сколько хотите.
Говорите, что я должен делать.
— Вы богаты и вполне можете оплатить книгу о вашей покойной
сестре. Давайте я представлюсь вашим друзьям писателем. Якобы вы заказали мне
книгу о Маше. Такое возможно?
— Вообще-то возможно, — пожал плечами Верховский, — но
зачем?
— Что — зачем? — удивилась Далила.
— Зачем вам представляться писателем?
— Во-первых, мне нужно расспросить всех ваших друзей и
знакомых, не вызвав их подозрений. А во-вторых, для того чтобы люди пошли на
откровенность, я должна заслужить их доверие и уважение. Думаю, представляясь
писателем, я добьюсь желаемого результата.
Верховский рассмеялся:
— Ну, знаете ли, я не согласен.
— Почему?
— Мои друзья и знакомые умные, образованные люди, многие из
них весьма утонченные. Да и, по моему разумению, писатель — это тот, у кого
порядок в мозгах, а у наших современных писателей и мозги-то есть не всегда.
Нет-нет, лет двадцать назад, возможно, и стоило бы представляться писателем, а
сегодня нельзя. Если мои друзья отнесутся к вам снисходительно и с насмешкой, я
не удивлюсь.
Далилу слегка задели аргументы Верховского.
— Между прочим, я тоже книги пишу, — призналась она.
— Надеюсь, по психологии? — с почтительным поклоном
осведомился он.
— Разумеется.
— Это другое дело.
— Хорошо, — хмурясь, сдалась она, — отказываюсь от своей
затеи. Но расследование я все равно должна провести. Кто я тогда, если не
писатель?
Верховский по-доброму улыбнулся и посоветовал:
— Оставайтесь психологом. Вам это очень к лицу.
И врать не придется.
— Да, ложь не приводит к добру, — согласилась Далила. — Но
как я в своем настоящем звании объясню вашим друзьям и знакомым свой интерес к
Маше?
Ведь они должны меня в дом свой пускать, тратить драгоценное
время, о пустяках разговаривать. Ведь неспециалист не может определить, что
важно, а что пустяк.
— Правильно, поэтому вы им скажите, что пишете научный труд
о Золушке, что Маша наглядный пример, что вся наша семья наглядный пример.
Науку в нашем кругу уважают и будут вам помогать. Все, что вы мне говорили, то
и скажите моим друзьям.
— Нет, это вы им скажите.
— Конечно, — подтвердил Верховский, — я должен сказать. Я и
скажу.
— А я завтра же приступлю к опросу ваших друзей.
Нет, пожалуй, начну с соседей, знакомых…
Она осеклась. В прихожей раздались скрип паркета и звуки
приближающихся шагов — в кухню ввалился раздетый заспанный Димка. Зверски
потирая кулаками глаза, он басовито (голос, как у Матвея) бубнил:
— Ты что, опять закурила? Так нечестно. Ночью.
Тайком. И почему ты не спишь?
Верховский ошалело уставился на симпатичного молодого
гиганта в трусах, потом перевел взгляд на Далилу и смущенно пролепетал:
— Я не знал, что вы не одни.
Услышав незнакомый баритон, Дмитрий оторвал от глаз кулаки и
хриплым от сна голосом испуганно пробасил:
— О, у нас гости, простите. — И скрылся в черной дыре
коридора.
— Что же вы не сказали, что я не вовремя? — с укором спросил
Верховский, обретая вид описавшегося пуделя.
— Потому что вы вовремя, — возразила Далила.
— Как же вовремя? — Он сокрушенно кивнул на дверь, за
которой скрылся верзила. — Я ночью ввалился, вас от дел оторвал.
С материнской гордостью она сообщила:
— Это не то, что вы думаете. Это Димка, мой сын.
Я же вам говорила, что он в соседней комнате спит.
— Ваш сын?! — поразился Верховский, жадным взглядом впиваясь
в лицо Далилы. — Простите, сколько ж вам лет?
— Тридцать три, — смущенно призналась она.
— А сколько ж тогда ему?!
— Всего девятнадцать. Он как-то рано у меня возмужал.
— А вы стареть не спешите, — улыбнулся Верховский. — Я
думал, вам двадцать пять.
— Ну что вы, — всплеснула руками Далила.
— Я вам не льщу.
— Но я польщена, несмотря на то что вы меня уличили, —
усмехнулась она. — Видите, и психоаналитики допускают трагические ошибки.
— Почему трагические?
— Потому что стать мамой в четырнадцать лет — трагедия. Я
лишила себя детства, юности, получила душевную травму, и в конце концов ранний
брак мой распался. Из-за неопытности, из-за минутной маленькой слабости я так
настрадалась, что иной раз готова выйти на площадь и прокричать: «Девочки, не
повторяйте моей глупости!» И прокричала бы, если это кому-нибудь могло бы
помочь, — со вздохом заключила Далила.
Верховский вдруг побледнел.
— Что с вами? — спросила она.
Он поспешно ответил, пряча глаза:
— Нет-нет, ничего.
— Но я вижу, на вас нет лица. Это связано с Машей? Вы что-то
скрываете? Если так, то не годится, я все знать должна. Поймите, я
психоаналитик, мне все можно доверить, я все пойму, я никогда никого не
осуждаю.
