Волосы у нее оказались темней, чем ему
помнилось и чем на фотографии, и были растрепаны ветром, который усилился к
середине дня и даже наносил метельные вихри. На плече дамочки висела большая
сумка, а еще одну она держала в руке. Сумка эта была – шелестящий
полупрозрачный пластиковый пакетик, в котором лежало что-то полукруглое,
увесистое. Димка присмотрелся и чуть не рухнул, увидав, что это ананас.
Нет, ну надо же! Это какая-то ирония судьбы,
честное слово! Заклинило ее на этих ананасах!
Димка вспомнил, как его шарахнуло этим фруктом
по башке, как залило всего кисло-сладким соком, как он потом оттирал липкие
пятна на куртке и избавился от резкого запаха, только когда в ванне насиделся
да переоделся с ног до головы, – и аж замутило, честное слово! Он раньше
любил ананасы, но с того вечера, чудилось, заимел к ним отвращение на всю
жизнь.
Заимеешь небось!
К счастью, она уже отвернулась, дамочка эта, и
не заметила, как его физиономию аж на сторону повело при одном только взгляде
на ананас в сумке. Вдруг бы его исказившееся страхом лицо вызвало у нее
какие-то воспоминания... аллюзии, как любил выразиться Костя Катков. Димка,
помнится, собирался-собирался спросить, что это словцо означает, да так и не
спросил. Ну, может, сегодня спросит... если дело нормально сложится.
В принципе, почему бы не сложиться? Он все
продумал до тонкостей и, если честно, был убежден, что жертва не сможет его
узнать. Уродская черная каскетка, прикрывшая Димкину стриженую голову, меняла
его до смешного. Вообще другой человек! Отросшую щетину он сбривать не стал, а
самую чуточку подтемнил толченым графитом и стал таким мачо, что с ума сойти.
Этому способу Димку научил тот же Костя Катков, а его – какой-то старый актер,
которому еще в войну, когда никакого грима, конечно, почти не было, приходилось
выдумывать всякие способы, чтобы изменить внешность на сцене. Как говорится,
голь на выдумки хитра!
Димка надел, само собой, другую куртку, не
легонькую черную, а более тяжелую и теплую, даже жаркую, зато эта куртка была –
клад для человека, которому надо немедленно изменить облик. У Димки был такой
план действий, при котором ему придется именно что мгновенно изменяться.
Состоял это план в следующем.
Сейчас пока что на глаза писательнице соваться
не стоит, в электричке нужно держаться от нее подальше, а в «пазике» умудриться
сесть рядом. Так Моська советовала. И это самое разумное. Димка этой ее
книжонкой будет размахивать, и дамочка к нему отнесется благосклонно, потому
что писатели, как и актеры, – народ тщеславный, обожают дешевую
популярность, а тут – вы только посмотрите, читатель откуда ни возьмись
обнаружился! В «пазиках» этих рейсовых всегда полутемно, можно не опасаться,
что дамочка Димку разглядит. А он задушевно спросит, не она ли это, мол,
писательница Алена Дмитриева и нельзя ли у нее автограф попросить? Конечно, она
согласится. И когда полезет за ручкой и отвлечется, он выстрелит ей в бок.
За шумом мотора никто ничего не расслышит,
этого можно не опасаться.
Сделав дело, Димка подойдет к шоферу и
попросит на минуточку остановиться. Конечно, тот может заартачиться, но тогда
Димка задушевно скажет ему, не хочешь же ты, командир, чтобы я в натуре изгадил
весь твой салон? Остановится, никуда не денется! Изругает в мать, но
остановится.
Ну что ж, изруганный пассажир сойдет, а обратно
не войдет. Типа обидится... Канет в ночь и вернется в Линду. Остановит попутку,
это на трассе не проблема.
Короче, вернется он в Линду и... снова поедет
в Маленькую. Уже на следующем автобусе. Но вид у него будет совершенно другой.
Вместо каскетки – вязаная шапочка, которая сейчас лежит в сумке. Щетины и следа
не найдешь даже самым пристальным взглядом (Димка взял с собой в дорогу парочку
станков одноразовых и гель для бритья, ну и зеркальце, конечно). А главное, он
вывернет наизнанку свою замечательную куртку...
Вся ее ценность состояла в том, что она была
двусторонняя. И можно было с равным успехом таскать ее лицевой стороной вверх –
скромной, защитного цвета (как сейчас), или светлой, клетчатой, веселенькой –
изнаночной.
Конечно, в это время уже начнется суматоха
вокруг трупа. Но даже если кто-то запомнит Димку и опишет его, всяко будут
искать одного человека, а приедет в Маленькую совсем другой, к тому же приедет
на час или даже два позже. Вообще нет никакого риска, ну совершенно никакого!
Приехав, Димка отыщет Костю и поговорит с ним. Они прорепетируют завтрашнюю
встречу с Альфредом Ахатовичем, который появится к двенадцати часам, как
условлено, и денежки привезет, – прорепетируют и приготовят реквизит.
Времени вполне достаточно. Все должно получиться. Должно!
Альфред Ахатович сказал ему вчера по телефону:
«Я человек мобильный. Я вкладываю деньги в самые неожиданные предприятия и не
боюсь рисковать. Именно так я стал богатым. Если ты меня кинешь, это меня не
разорит. Другое дело, что ты навесишь себе на шею такие проблемы, что
пожалеешь, что родился на свет. Я тебя найду где угодно, из-под земли вырою!»
Ну и всякую такую лабуду, какую лохи буровят, когда хотят кого-то до смерти
припугнуть. Но только Альфред не курсе, что один раз Димку пужанули так, что
больше его уже ничем не проймешь. Места для новых страхов почти не осталось!
А вообще-то приятно было услышать, что потеря
деньжат Раечкиного папашу не разорит. Приятно и радостно! Значит, хватит на
приданое Райке, когда она найдет себе нового, более надежного жениха. Только в
том фокус, что парень может оказаться чрезмерно разборчивый, от него тридцатью
тысчонками евражек не отделаешься!
Ладно, Раечкина судьба Димку больше не
волнует, он и так сделал для нее все, что мог, даже целовался несколько раз, а
уж какой цирк устроил с помощью Левки и Борика, этих великих актеров погорелого
театра!..
Итак, получив деньги, Димка отдаст долг Гному
(пятнашку), заплатит за работу Косте (тысчонку), а потом...
А потом у него останется всего-навсего
четырнадцать тысяч. Не шибко разгуляешься! Нет, лучше не быть дураком и сразу
со всей суммой (ну, расплатившись с Костей, само собой, это святое!) чесануть
подальше от Нижнего! Скажем, рвануть в Москву. Столица, жизнь бьет ключом, там
парень с мозгами и с деньгами легко найдет применение первому и узнает, как
приумножить второе.
Стоп, Диман. Сейчас ты делишь шкуру неубитого
медведя.
Ближе к делу.
Вернее, к телу!
Чтобы держаться как можно ближе к телу
писательницы Дмитриевой, которая удалялась по перрону, он помчался со всех ног
и вскочил в один вагон с ней. Пусть будет на глазах, а то потом ищи ее в
темноте на привокзальной площади Линды!
Сел в сторонке, но так, чтобы хорошо ее
видеть, и раскрыл книжку. Надо просмотреть на всякий случай, а то вдруг
придется о чем-то говорить в «пазике», выжидая удобной минуты.
