— Мы вернулись, — объявил он, что было и так понятно, потому что Рой вошел с ним вместе. В руке у Ника была коробка с пиццей.
Она его войти не пригласила. Но он вошел так же, как и Рой — без приглашения. Вот только Рой направился прямиком к миске, а Ник остановился, окинул взглядом ее жилище и одобрительно кивнул:
— Хорошая квартира. Тебе подходит. — Он заметил кота на подоконнике: — А это кто?
— Джералд, — сказала Эдди. — Что ты тут делаешь? Я тебя не приглашала.
— Нет, я тебя пригласил, — согласился Ник. — Пиццы поесть, — напомнил он, когда на лице у нее отразилось полнейшее непонимание.
— Я же сказала, что занята. Я не хочу с тобой ужинать.
Ник спокойно пожал плечами:
— Ну, если не хочешь со мной есть пиццу…
Он помахал коробкой у нее перед носом, так что она ощутила аромат колбасы и других ингредиентов, и пошел к двери. У Эдди заурчало в животе.
— Ну ладно, ладно. Сядь.
Он просиял:
— Хорошо. Только мне сначала надо помыться. Ты пока позаботься вот об этом, а я быстро в душ сгоняю. — Он сунул коробку с пиццей ей в руку. — Не ешь всю без меня.
И он легко сбежал по ступенькам.
Эдди покормила Роя и Джералда и сказала:
— Больше вы ничего не получите. И не сидите тут и не смотрите с такой надеждой.
— Да нет, это я так смотрю.
Она повернулась и увидела стоящего в дверях Ника. Он ухмыльнулся, а потом скользнул взглядом по ее телу так, что никаких сомнений не осталось, на что именно он надеется. Эдди собралась с духом и постаралась усмирить взбесившиеся гормоны.
— Не надо, — твердо сказала она.
Он пожал плечами.
— Ладно, — ответил он, выражение лица его тут же изменилось, и он направился прямиком к столу, не раздумывая, прямо как Рой с Джералдом. — Я умираю с голоду. Выглядит аппетитно.
Так и было. А она очень хотела есть, поэтому просто села за стол.
Первые несколько минут в комнате царило молчание — они оба были сосредоточены на еде.
Наконец Ник доел четвертый кусок пиццы, откинулся на спинку стула и вздохнул:
— Когда сдираешь крышу с дома, всегда просыпается волчий аппетит.
Она протянула руку к стойке, взяла с нее ключ и отдала ему:
— Вот, возьми. Тогда тебе не придется больше мне звонить.
Губы его искривились в усмешке, но он все же взял ключ.
— Спасибо.
Их взгляды снова встретились. На губах у него заиграла улыбка. Эдди быстро встала и пошла со своей тарелкой к раковине.
— Спасибо за пиццу, — сказала она и открыла кран, чтобы помыть посуду.
— Спасибо за компанию, — так же вежливо ответил он.
Он подошел к ней со спины, поставил свою тарелку на стойку. Он был так близко, что она чувствовала тепло его тела. И так же остро ее тело отреагировало, когда он отошел.
— Мне нужно еще планы по работе на завтра составить, — сказал он. — Так что спокойной ночи.
Она удивленно посмотрела на него через плечо.
Ник пожал плечами:
— Разве что у тебя есть идея получше.
— Нет. Я… Спокойной ночи.
Она заверила себя, что поступает правильно, когда дверь за ним закрылась. Так безопаснее — намного безопаснее.
На следующее утро Ник закончил снимать крышу с дома. А потом чистил и разбирал черепицу.
А вот чего он хотел, так это чтобы Эдди была рядом.
Она не была здесь с самого первого дня. Он почти не видел ее. Только за ужином. Как-то получалось так, что они каждый день ели вместе. Иногда она готовила. «О гостеприимстве Моны ходят легенды», — сказала она, давая понять, что эти трапезы были частью этого самого гостеприимства. А иногда он ездил в город и покупал еду в ресторанах.
Но вот к ранчо она даже не подходила. Хотя она и так все время была здесь, в его голове, мыслях. В пятницу он заметил ржавые качели у купы деревьев. И не обладая особенно богатым воображением, можно было представить себе, как Эдди высоко на них раскачивается. Потом, когда он обедал за расшатанным столиком в кухне, он думал о том, как она здесь завтракала, обедала и ужинала со своей семьей. Мысль о Моне Тремейн, готовящей в этой кухне, была интригующей. Тогда она еще не была суперзвездой, она была молодой матерью и женой. Но еще более интригующей была мысль о детстве Эдди.
Обычно, когда он представлял себе прежних обитателей зданий, реставрацией которых занимался, это были далекие исторические фигуры. Они не были женщиной, с которой он ел пиццу во вторник и мясной хлеб вчера, женщиной, с которой он занимался любовью в Мон-Шэмионе. Такой правильной, вежливой и собранной и в то же время острой на язык, которая тогда растаяла в его объятиях и которую он с тех самых пор никак не мог перестать желать.
Но когда он изучил ряд маленьких чернильных отметок на стене у двери — темно-синие «Р» ее брата Ронана и красные «Э» Эдди, — она снова стала той маленькой темноволосой девочкой, которая когда-то жила здесь. Если он сейчас закроет глаза, тут же их увидит. В холле была фотография Эдди с отцом. Ник уже было заулыбался, но тут же вспомнил, что через год после того, как была сделана эта фотография, Джо Тремейн умрет в результате несчастного случая, а жизнь Эдди безвозвратно изменится.
Чудо, что она вообще хочет сюда вернуться.
Стук половиц вернул Ника к реальности, он повернулся и увидел зашедшего из гостиной Роя. Настроение у него тут же улучшилось, потому что он подумал, что и его хозяйка где-то здесь.
— Где она? — спросил собаку Ник.
Неудивительно, что Рой не ответил. Ник встал и пошел ее искать.
— Эдди?
Но никто ему не ответил. Он снова позвал ее по имени. Ничего. Только Рой вышел на крыльцо, виляя хвостом.
— Ты ведь не один пришел?
Похоже, все-таки один. Надежда Ника угасла.
— Ну, — сказал он собаке, — чувствуй себя как дома. А мне еще надо поработать.
Если Мона вообще когда-нибудь вернется к цивилизации, раздраженно подумала Эдди, она поразится тому объему работы, который успел проделать ее менеджер, пока она не отвечала на звонки.
Эдди всегда много работала. Но теперь, когда она работала весь день и почти всю ночь, решительно отказываясь позволять себе думать о Нике Савасе, производительность ее труда стала просто сверхъестественной. Эдди теперь почти всегда брала телефон вне зависимости от времени суток.
А почему бы и нет? Она все равно не спала.
А поговорить — о чем там они хотели с ней поговорить — было намного спокойнее, а главное, безопаснее, чем ворочаться с боку на бок в кровати и думать о мужчине, который спал в доме Моны, но мог бы спать в ее постели, если бы только она ему это позволила.
