– Этот робич? Он никто, челядин. А здесь я
распоряжаюсь! Я велю взять и выпороть на конюшне! Ну?
Челядины нехотя, но дружно двинулись со всех сторон. Сувор
размахивал оглоблей, но искалеченная нога не позволяла двигаться так же быстро,
как учил Владимира. Сбил с ног еще двоих, но кто-то ударил колом в затылок, и
Сувор упал, обливаясь кровью.
Сильные руки ухватили Владимира, потащили, сорвали одежду.
Нагого бросили на широкую скамью. От нее шел недобрый запах, в щели забились
коричневые комочки свернувшейся крови. Один мужик сел ему на ноги, другой цепко
держал голову.
Пороли долго, с наслаждением. Он сцепил зубы и не проронил
ни звука, что разъярило палачей еще больше. Он понимал, что нужно наконец
вскрикнуть и заплакать, тогда взрослые получат свое и отпустят, но что-то не
позволяло так поступить, и он терпел, пока в глазах не потемнело и он не
перестал видеть, слышать и даже чувствовать удары.
Он уже не слышал, как гридень на ногах пробурчал:
– Листопад, погоди… Что-то ноги не дергаются.
– Забили насмерть? – спросил Листопад равнодушно.
Он небрежно стряхнул капли крови с рубахи, а те, что упали на его толстые губы,
слизнул с явным удовольствием.
– Пожалуй.
Гридни отпустили недвижимое тело, а Листопад пинком сбросил
с лавки. Тело Владимира повалилось мягко, безвольно. Он лежал на спине,
раскинув руки. Из-под него начала выплывать кровь, быстро впитываясь в сухую
землю.
– Пошли, – сказал один хмуро, – вряд ли
выживет.
– Да, перестарались.
– Что – перестарались, – возразил Листопад. –
Сувор едва плечо мне не выбил!
– Так то Сувор! А ты запорол мальчонку.
– А мне какая разница? Я и тебя могу прибить со злости.
Думаешь, плечо не болит?
Когда Владимир очнулся и сумел заставить себя шевелиться, он
потащился в каморку Сувора. Старого воина как принесли и бросили на пол, так он
и лежал, бессильно разбросав руки. Из разбитой головы все еще стекала кровь.
Владимир смочил тряпку, вытер кровь и прикладывал к голове старого дружинника
до тех пор, пока тот не очнулся и повел глазами вокруг:
– Ты… цел?
– Жив, – ответил Владимир.
– Значит, цел, – прохрипел Сувор. – Все
заживет, Влад. Все заживет!.. Молодость свое возьмет.
Да, спина зажила, даже не гноилась, только остались рубцы на
всю жизнь, но одновременно узнал, что свое берет и старость. Сувор начал
чахнуть, и хуже того – в глазах появилось затравленное выражение, как у
бродячего, никому не нужного пса. Он внезапно ощутил, что уже не воин и что его
может побить простая грязная челядь. Он согнулся сильнее, из каморки почти не
выходил.
Два дня, что прошли после порки, Владимир выбирал время. Он
чувствовал, что если все останется так, как есть, то и его спина, несмотря на
молодость, уже не выпрямится. Два дня он жил как натянутая тетива, а в полночь
медленно выбрался из людской. Все спали, он перепроверил, так ли, потому и
откладывал так долго. И еще потому, что самый крепкий сон, как поучал Сувор,
под утро. Именно тогда лучше всего лазутчику пробираться в стан врага, а у
сонного вартового можно с пояса снять меч.
В челядной спали семеро. Тот, который едва не изломал кнут о
его спину, лежал на широкой лавке. На лавках похрапывали еще двое. Остальных,
что скрючились на тряпках посреди комнаты, Владимир осторожно обошел, запоминая
в темноте, куда ступить. В окно светила слабая луна, глаза привыкли, он видел
каждого отчетливо.
– Если оставлю, – прошептал он, все еще убеждая
себя, – то не быть мужчиной. И не быть человеком… Я останусь рабом!
Листопад спал, запрокинув голову. Белое горло хорошо видно,
Владимир вытащил нож, острый как бритва, с дрожью скользнул взглядом по яремной
жиле, где течет вся кровь. Если полоснуть, то кровь брызнет тугой горячей
струей и человека уже не спасет никакая сила. Кровь бьет с такой мощью, что
струя разбрызгивается на сажени… Он видел, как ежедневно режут коров, овец,
коз, свиней, а у человека такое же мясо. И такая же кровь.
Но он знал и то, что даже с перерезанным горлом корова будет
метаться, забрызгивая кровью, если сперва не оглушить молотом по голове. И этот
здоровенный мужик вскочит и разбудит всех.
Он примерился, приставив узкое отточенное лезвие к глазу
Листопада, задержал дыхание и с силой ударил другой рукой по рукояти.
Лезвие вошло в глазную впадину, как в теплое масло. Глаз
лопнул, брызнув на пальцы липким. Листопад слабо дернулся и застыл. Он был еще
жив, но в голове сходятся все жилы, и лезвие перехватило их разом. Владимир
попятился, удерживая себя от дикого желания выбежать с криком. Едва не теряя
сознание от ужаса и омерзения, он выбрался на цыпочках, проскользнул вдоль стен
к людской, неслышно пробрался в свой угол.
Уже укладываясь на тряпки, ощутил, как все тело сотрясает
дикая дрожь. Он закрыл глаза, но знал, что сон не придет. Он убил человека. И
если даже удастся скрыть от людей, то боги все равно видели все!
Глава 4
Утром был крик, во дворе метались люди. В людской начали
подниматься, спрашивали испуганно, что стряслось. Он встал в числе последних,
вышел, сильно хромая, двигался с трудом, кривился болезненно, а спину держал
полусогнутой.
Пронесли тело дюжего мужика. Рукоять украденного с поварни
ножа уже не торчала в глазнице, лицо было покрыто коричневой коркой запекшейся
крови. Народ сбегался посмотреть, их оттесняли. Потом двое из княжьего терема
ходили и с пристрастием допрашивали всех. Больше всего поглядывали на Сувора,
кое-кто потребовал потрясти и мальчишку, да лучше бы с каленым железом, но
старший посмотрел на бледного и отощавшего после порки Владимира, отмахнулся с
пренебрежением:
– Еле ноги волочит… Это дело рук мужчины.
– Тогда Сувор?
– Сувор еще не покидает ложа. Какой злыдень едва не
убил старика? Нет, Сувор еще не скоро встанет, если вообще поднимется.
Гридни переглядывались. Владимир видел растущий страх на
грубых, озлобленных лицах. Кто-то шепнул о гневе богов, о некормленом домовом,
о злобе упырей. Прошлая жертва принята была как-то не совсем хорошо, хоть и
принята…
Вечером он случайно столкнулся лицом к лицу с гриднем,
который тогда сидел у него на ногах. Что прочел в глазах избитого мальчишки,
неизвестно, но Владимир видел, как дрогнуло лицо взрослого мужика, как незримой
тенью метнулся страх.
Когда разошлись, Владимир удивленно поглядел ему вслед.
Оглянулся и гридень, будто ощутил взор, вздрогнул. Походка изменилась, он
юркнул в ближайшую дверь кузни, хотя Владимир был уверен, что шел к подвалам с
зерном.
Боги ли вмешались, ночной ли упырь задавил гридня, но с того
дня спина его не знала кнута. Он получал оплеухи, по-прежнему орали и
взваливали на его плечи столько, что и взрослый падал бы от изнеможения, но
пороть… Даже Прайдана начала поглядывать с некоторой опаской.
