Он сам не смог бы вспомнить, как все было, все длилось
мгновение, но два дружинника убиты настолько быстро, что не успели его вообще
увидеть, он сам только чувствовал дрожь в руках и во всем теле, ярая сила еще
жила, и он припал губами к горлу младшего, ощутил во рту теплую солоноватую
кровь, сделал глоток, сперва неприятный, а потом присосался так, что ощутил,
как иссякает кровь в жизненной жиле убитого, а в его желудке появляется
тяжесть.
Еще чего не хватало, подумал с тревогой. Надо быть легким,
как пардус, настороженным, как голодный волк. Но ярость из тела уже уходила, в
голове стало чисто и холодно.
Крадучись, прошел дальше, пригибаясь за кустами. Возле
крайнего дома коноводы вывели коней, седлали. Четверо дружинников затягивали
пояса, надевали через голову перевязи с длинными мечами.
– Перун, – шепнул Владимир, – тебе посвящаю!
Стрелы сорвались с тетивы одна за другой. Он успел увидеть,
как первый пошатнулся и ухватился обеими руками за древко, что торчало из середины
груди, остальные шесть стрел шли одна за другой, а еще пять он выпустил просто
по мечущимся.
Уже не скрываясь, подхватился на ноги, понесся в лес. Уши
ловили свист стрел, надо будет падать, бежать зигзагами, как заяц, но храбрые
дружинники гордились умением сражаться и побеждать грудь в грудь, и лишь у
самого леса Владимир услышал запоздалые крики.
Он остановился между деревьями, бросил быстрый взгляд через
плечо. Трое на конях скакали от веси, а еще из дальних кустов поднимались
растерянные воины в тяжелых доспехах. У каждого в руке был либо тяжелый топор,
либо булава, с такими вперегонки бегать не просто.
Владимир погрозил кулаком. В ответ раздался нестройный вопль
ярости. Он повернулся, и деревья послушно побежали навстречу – размеренно и
неторопливо. Там сумерки, прохлада, выворотни, не пройти коням, слой перепрелых
прошлогодних листьев, под которыми вздуваются корни, где он мог бы водить за
собой целое войско, если бы… не надо возвращаться.
Пешие дружинники ломились через лес, как стадо кабанов.
Вовсю громыхали доспехи, Владимир слышал отчетливо брань. Он подпускал их
совсем близко, делал вид, что ослабел, устал, начинает кружить, но в голове все
время держал направление и то, куда Варяжко мог послать конников наперехват.
Беда, что в этих землях не бывал, местности не знает,
вынужден угадывать, где будет овраг, где ожидается голое место, а по
замаячившим впереди ветлам понимал, что река кинула петлю в эту сторону.
Солнце опускалось за лес, когда он в самом деле уже волочил
ноги. Дружинникам тяжелее под тяжестью доспехов, он же терял силы от страшного
напряжения, вслушиваясь в каждый шорох, угадывая по взлетевшим птицам,
прослеживая взглядом дрогнувшую ветку.
– Все, – прошептали губы, от усталости уже
заговорил вслух. – Пора вертаться…
Деревья плыли навстречу, покачиваясь. Перепрелые листья
гасили шаги, но редкие кусты он уже не обходил, ломился напрямую. Погони не
слышно вовсе: либо ползут рачки, либо вовсе лежат пластом. Если даже в веси
остался на охране кто-то, то это тот случай, которым нельзя не воспользоваться.
Как бы ни устал…
Он тащился по косогору, хоть и неудобно, сапоги стопчешь, но
безопаснее, ибо всяк ходит внизу, не зря же там протоптаны тропы зверьем, а
людьми растоптаны до широких дорог, но где еще, как не там, ставить засады?
За поворотом должен открыться вид на весь, Владимир ускорил
шаг. Из-под сапог катились камешки, склон крут, пальцы хватались за ветки,
оставалось совсем немного…
Он почувствовал чье-то движение. Хотел отшатнуться, рука
упала на рукоять меча, но опоздал. Сильный удар по затылку бросил на землю.
Перед глазами плыло, в голове шум, видел только тьму, в которой блистали
звездочки.
Сильные руки сорвали пояс с ножами, другая рука сняла
перевязь. Шатаясь, он поднялся, чувствуя себя слабым от удара по голове и еще
слабее без оружия.
Перед ним стоял улыбающийся Варяжко. Без доспехов, в
распахнутой на груди рубахе с закатанными рукавами, и взгляд Владимира невольно
зацепился за чудовищно толстые пластины грудных мышц. Грудь Варяжко стала еще
шире и выглядела так, будто под кожу надел массивные латы. А руки Варяжко,
похожие на бревна, рельефно вздувались мышцами, толстыми, как у тура, жилами. С
пояса свисали два узких ножа, но и сами кулаки, размером с детскую голову
каждый, выглядели тяжелыми и массивными, как молоты.
– Прекрасно!.. Говорят, ты стал воином, но если кто вот
так ломится как медведь через лес…
Он оскалил зубы, хохотал. Еще двое крепких гридней сдержанно
смеялись. В руках топоры, длинные ножи. Оба цепко держали дротики и следили за
каждым движением пленника.
Владимир плюнул ему под ноги. Слюна была красной, он только
сейчас ощутил солоноватый привкус. Варяжко оборвал смех, сказал серьезно:
– Ты в самом деле настоящий воин! Никто бы не смог так
долго… Но я знал твои повадки, потому послал за тобой всех, а с собой оставил
лишь двоих.
– Но почему здесь? – спросил Владимир хрипло.
В голове гудело, но перед глазами перестало расплываться. Он
снова видел отчетливо, а в мышцы возвращалась сила.
– Самое трудное, – объяснил Варяжко. – Ты ж
пойдешь самым трудным для нас путем. И я оказался прав!
Один сказал сдержанно:
– Потащим с собой? Или повесим его здесь?
– Проще зарубить, – предложил второй.
Варяжко сказал весело:
– Тиун, которого этот так обидел, умолял доставить
сперва к нему. Он там приготовил то ли клещи, то ли длинный кол. Но так как
тиун знает, что этот не поедет добровольно, то он ожидает, что привезем… гм…
чуток измочаленного.
Дружинник с топором удивился:
– Так чего мы ждем?
Он взмахнул топором, намереваясь ударить плашмя. Владимир
быстро достал его ногой в живот, одновременно развернулся и с хряском врубился
локтем в раскрытый для крика рот второго. Там захрипело и забулькало. Его
хватали за руки, стоял крик и ругань, потом мощно ударили в спину, а следующий
удар потряс с головы до ног. Он почти не почувствовал, как Варяжко с силой
ударил по лицу, разбив губы.
– Тварь, – сказал Варяжко с отвращением. –
Все же сумел…
– Добьем здесь?
– Нет, – сказал он резко. – Теперь я сам хочу
увидеть, что сделает с ним тиун!.. Но добавьте так, чтобы уже не смог
шевелиться.
Его били ногами, ножнами мечей, он слышал над собой
довольное хаканье, а удары подбрасывали над землей. Наконец, уже не
притворяясь, он ощутил, как над ним сомкнулась темная вода беспамятства.
И все же сквозь тьму и отупение в теле смутно чувствовал,
как волокут по земле, вскидывают на коня. Голова разламывалась, в глазах была
кровь. Он цеплялся за ненависть, чуял – она не дает утонуть во тьме. Варяжко не
трус, но привел с собой целую толпу. Толпой напали на одного. Нет ничего
подлее, чем когда толпа бьет одного. А подлецы не должны топтать ту же землю,
по которой ходят отважные.
