– Ты очень быстр умом, сенатор. Никто бы так быстро не
понял. Что моему брату Ярополку император? Он пытался достать меня!
– Ярополк – это кто?
– Он сейчас великий князь Киевский.
Сенатор наморщил лоб:
– Я что-то не понял. Ты хочешь покинуть Константинополь
вовсе? Покинуть империю?
– Ты угадал. Но не просто покинуть, а вернуться на
родину.
– Ты не похож на человека, который убоялся.
– Кто сказал, что я убоялся? Но я человек, сенатор. Я –
человек.
Глаза сенатора были острые, как буравчики.
– Мы все человеки.
– Скажи это гипербореям, они засмеются тебе в лицо. А я
– человек! Для нас жизненно важно – дают нам жизнь как подачку или выбираем как
свободные. Еще не понял? Ты обеспокоен тем, о чем сейчас не говоришь, моим
кажущимся усилением при дворце.
Сенатор проговорил со сдержанной насмешкой:
– Почему кажущимся? Император Анастасий, кстати, из
вашего леса, был простым солдатом при этом же дворце. Но его полюбила жена
императора. Вдвоем убили мужа прямо в спальне, и Анастасий надел корону.
Неплохим был императором, но… я хочу плавной смены на тронах. Законной смены
или хотя бы внешне законной. Потрясения расшатывают империю. Потому, если
говорить прямо, ты опаснее бунтующих полководцев на юге, восставших провинций
на востоке, хуже вторжения арабов!
Владимир сказал медленно:
– Посмотри на меня, сенатор. Посмотри!
Он стоял перед ним рослый и могучий, настоящий ипаспист, но
в его лице была та мощь, которая из простых солдат империи делает полководцев,
а то и базилевсов. В глазах горел мрачный огонь, такой человек опаснее арабов и
бунтовщиков-стратигов, такого надо убрать как можно быстрее, не считаясь с
потерями, и затратами, и опасностями…
Владимир покачал головой. Он видел, что думает сенатор, не
так уж ромеи и наловчились скрывать свои чувства. Но сенатор не понимает, что
он еще опаснее. Потому что ему не нужна корона императора Римской империи. Не
нужен трон, не нужны скипетр и держава императоров. Ему нужно больше, намного
больше. А для этого придется взять всю империю целиком.
Но об этом даже думать нельзя в присутствии ромеев.
– Я гиперборей, – сказал он, заставляя голос
дрогнуть от ярости. – Разве не видишь? Я человек, а у нас мужчина свою
гордость ставит высоко. Это Юстиниан был славянином, он воспользовался протекцией
своего дяди Юстина – нет позора принять помощь от сильного вождя, но позор
прибегать к помощи женщины! Я не могу довольствоваться ни крадеными ласками, о
чем ты догадываешься, ни даже робкими шажками к трону, ведомый женской рукой. Я
– гиперборей. На этот раз я не буду скрываться в дальних южных землях. Я уже
готов идти навстречу своему брату.
Церетус молчал, его сухие руки бесцельно передвигали по
столу книги, перья, чернильницу. Владимир затаил дыхание. Брови сенатора
двигались, он морщился, словно мысли его были похожи на дождевых червей и он с
трудом ловил их за покрытые слизью хвосты. За дверью послышались тяжелые шаги.
Церетус вздрогнул, кивнул в направлении коридора:
– А что он?
– Разве мой друг опасен?
Тонкие губы Церетуса впервые дрогнули в усмешке.
– Золотоволосый бык весел и беспечен. Он всем доволен,
его не сжигает черный огонь, как тебя. У него нет врагов, а любят его все.
Побольше бы таких! Я ему тоже не враг… Ладно, Вольдемар. Ты меня почти убедил.
Похоже, один корабль – это не самая большая плата за спасение империи. Второго
Юстиниана наша страна не переживет! И прав был великий Цезарь: лучше быть
первым в деревне, чем вторым в городе.
Владимир поднялся. Усталость и страшное напряжение медленно
покидали его тело.
– Я думаю только о мести, – ответил он хриплым
яростным голосом. – Все остальное так мало.
Он выдержал испытующий взгляд сенатора, в этот миг старался
даже не думать об Анне, чтобы пытливый взор не уловил опасные мысли.
Когда он уходил, Церетус долго смотрел вслед. Месть местью,
но когда месть искупается в крови, остановишь ли такого человека? Либо вернется
в империю, либо… от этой мысли холодная дрожь свела судорогой внутренности…
создаст там, в дикой Гиперборее, собственную империю!
Глава 45
«Я врал ему», – думал Владимир со стыдом и злостью.
Врал, как заправский ромей, не дрогнув лицом и не мигнув глазом. Но в самом
деле, что-то немужское – прокрадываться воровски к любимой женщине. И хотя для
большинства это лишь повод для бахвальства в мужской компании за кувшином вина,
но все же, все же…
По спине пробежала невидимая холодная ящерица. Вздулись
пупырышки, словно пахнуло из сырой могилы. Разве можно о таком даже грезить?
Нет, это у мальчишки были только грезы, а у него уже мечта, пусть почти недостижимая.
– Я все равно тебя возьму, – прошептал он.
Незримая рука перехватила горло, стало трудно дышать, но он выдавил наперекор:
– Теперь уже с Царьградом вместе!
Днем он охранял коридор Палатия, шлем скрывал кровоподтеки,
но вечером маленькая служанка снова привела его в царственные покои принцессы.
Анна вскрикнула, увидев его лицо. Владимир чувствовал, что ссадины покрылись
корочкой, но кровоподтеки только-только начинают терять синеву.
– Я слышала, – сказала она тихо, – что против
тебя что-то затевается. Но я не думала, что это так серьезно.
– Это еще не смерть, – сказал он мягко. – Я
могу еще что-то делать.
Она вскрикнула печально:
– Ты не сможешь! Если против тебя затевают что-то силы,
стоящие близко к Палатию, то что может одинокий этериот?
– Я не одинок, – возразил он.
Печальная улыбка тронула ее губы.
– Даже если с тобой пойдет в огонь и воду такой
отважный друг, как Олаф. Уходи, Вольдемар. Ты успел получить какие-то деньги, а
я принесу тебе свои драгоценности. Ты сможешь на них купить и земли, и виллы, и
много рабов.
Владимир не мог оторвать глаз от ее бледного лица с большими
тревожными глазами.
– Ты так хочешь… чтобы я уехал?
– Я хочу, – возразила она, – чтобы ты жил!
От окошка послышался легкий свист. Мелькнул платок маленькой
служанки. Владимир попятился, надо уходить, но с его губ сорвалось горячее:
– Разве я буду жив, если не будет тебя?
– Уходи, любимый, – донесся ее умоляющий
шепот. – Когда такие силы, то что может один человек?
Уже с порога он ответил негромко, не надеясь, что она услышит:
– Иногда один человек… может очень много.
Возвращаясь, ощутил острый укол в груди. Морщась, потер
ладонями пластины мышц, смутно удивился. Знал боль только от ушибов, падения с
коня, тяжелых ударов, которые доспехи лишь смягчают… Но чтобы вот так…
