На электричку я благополучно успела, вскочила
без билета в последнюю дверь и пошла вдоль состава, выискивая вагон, где сидит
побольше женщин. Ехать поздним вечером в компании сильно подвыпивших мужиков не
хотелось. Состав несся сквозь темный лес, изредка оглашая окрестности коротким,
тревожным гудком. За окном мелькали дома и домишки с уютно светящимися окнами.
Даже коробейники, торгующие всякой всячиной, не ходили в этот поздний час по
вагонам в поисках покупателей. Не было и контролеров, и я преспокойненько
прибыла «зайцем» в Ломакино.
Это был крохотный полустанок, узенькая
платформа, по бокам которой стоял дремучий лес. Апрель в этом году холодный,
зима все никак не сдает своих позиций, но в Москве снег давно сошел. Здесь же
кое-где виднелись небольшие бело-серые кучи и стояла странная, какая-то
нереальная тишина, особенно пронзительная после шума электрички.
Я сошла в Ломакине одна, ни единого человека
не было на платформе, и, когда состав, лязгнув железными дверьми, умчался, мне
стало жутко. Где же тут Октябрьская улица? В лесу проспектов нет. Куда
идти? Честно говоря, отправляясь в путь, я предполагала, что на вокзальной
площади в Ломакине найдется какой-нибудь ларек, круглосуточно торгующий пивом,
жвачками и водкой. Надеялась, что продавец покажет дорогу… Но здесь, похоже, не
ступала нога прогресса, не было даже билетной кассы…
Вдруг в самом конце платформы мелькнул красный
огонек.
Обрадовавшись донельзя, я заорала:
– Подождите, пожалуйста!
Раздались шаги, и из темноты вынырнули две
бабы и один на удивление вполне трезвый мужик.
– Чего голосишь, как потерпевшая? –
спросил он.
– Где Ломакино? Подскажите, пожалуйста.
– Тебе поселок или деревню? –
поинтересовалась одна из женщин, сплевывая шелуху от семечек.
Я растерялась:
– А что, их два?
– Известное дело, два, вечно все
путают, – пояснила другая баба, шмыгая носом.
– Ну надо же! Октябрьская улица, дом
восемнадцать, Ольга Кац. Не знаете такую?
– Это в деревне, – отрезал
мужик, – в поселке такой улицы нет, у них Ленина, Красной Армии и
Первомайская, а Октябрьская и Коммунистическая в деревне.
– Ступай налево по тропке, –
объяснила баба с семечками, – никуда не сворачивай. Дойдешь до
кладбища – и по центральной аллее, мимо памятника павшим бойцам, а там и
Октябрьская начинается. Только нету у них никаких Кацев.
– В доме восемнадцать кто живет?
Тетка пожала плечами:
– Это дача, а уж чья, не знаю, ее не так
давно купили.
– Другой дороги нет?
– Нет, – хором ответили бабы и пошли
вдоль платформы в противоположную от меня сторону.
Я спустилась по железной лестнице вниз,
свернула влево и двинулась в путь. Фонарей тут не было. Узенькая вытоптанная
дорожка вилась между деревьями. Сначала я довольно весело шагала, напевая для
бодрости во весь голос бессмертную арию «Сердце красавицы склонно к измене»,
но, когда прямо передо мной возникла ржавая, кое-где покосившаяся ограда, за
которой виднелись кресты и надгробия, моя решимость куда-то улетучилась.
А вы любите ночью в одиночестве бродить по погосту? Наверное, странно, но
я не в восторге от подобного времяпрепровождения.
Узенькая калитка покачивалась на ветру с
рвущим душу скрипом, огромная луна висела над кладбищем, где-то вдалеке что-то
ухало и вздыхало. Весь пейзаж напоминал второй акт балета «Жизель». Вот сейчас
разверзнется могила, и на свет явится призрак несчастной девушки, погибшей от
любви к ветреному парню. Только подобное хорошо наблюдать из седьмого ряда
партера, настоящие балетоманы никогда не сядут ближе. Места в первом, втором,
даже третьем ряду кресел для тех, кто ничего не понимает в танце. Вот моя
мамочка, оперная певица, всегда говорила, что седьмой ряд самое оно. Впрочем, в
Большом театре есть места «с ямой», туда по каким-то причудливым законам
акустики не долетает звук. Завсегдатаи знают, а я, честно говоря,
подзабыла – восьмой или девятый ряд? А еще подобный эффект наблюдается
в Большом зале консерватории.
«Слушай, Лампа, – велела я сама
себе, – заканчивай предаваться воспоминаниям, тебе просто неохота идти на
кладбище. Но делать-то нечего! Обратной дороги нет!»
Подбадривая себя арией Гремина из «Евгения
Онегина», я ступила на погост. Ничего похожего на центральную аллею не
наблюдалось, просто одна из тропинок оказалась чуть шире других. Распевая во
все горло, я двинулась по ней. Будем надеяться, что сельское кладбище невелико
и скоро я выйду на Октябрьскую улицу. Внезапно надгробные камни и железные
кресты расступились, и впереди замаячил пятачок, в центре которого виднелось
нечто, похожее на пирамидку со звездой. Возглас облегчения вырвался из моей
груди. Слава богу, двигаюсь в нужном направлении, вот и памятник павшим бойцам…
Ноги заработали быстрей. Однако какое нетрадиционное решение мемориала! Обычно
в небольших городках и деревнях устанавливают небольшие стелы со словами: «Их
подвиг не забыт», а внизу выбивают список фамилий. Или водружают типовой
памятник – солдат, сделанный из гипса, держит на руках крошечную девочку
или автомат.
Но в Ломакине скульптор был оригинал. Возле
простой невысокой пирамидки сидел каменный мужчина в темной куртке и кепке.
Руки он положил на колени и тревожно всматривался в мою сторону. Нельзя было не
признать – статуя выполнена отличным мастером, смотрится как настоящий
человек, даже глаза поблескивают, наверное, в голову вставили какие-то
особенные штучки. Даже удивительно, и откуда в бедной деревеньке нашлись деньги
на такой монумент, да он намного лучше всего, что понатыкано по Москве…
Я поравнялась с обелиском, и в то же мгновение
«солдат» повернул голову.
– А-а-а, – вырвалось из моей
груди, – привидение, вурдалак, упырь, помогите, спасите! Отче наш… Аминь!
Но призрак не думал рассыпаться. Наоборот, он
начал медленно подниматься.
– На помощь, – перешла я на шепот.
Господи, давным-давно собираюсь пойти в
церковь и принять крещение, да все недосуг, и креста на мне нет! Ой, мамочка,
помоги!
Тут чья-то сильная рука опустилась мне на
плечо, и некто четко произнес:
– Перестань орать!
От неожиданности я завизжала на такой ноте,
которую не взять и кастрату.
– О-о-о, денег никаких нет, только билет
на электричку туда-сюда и пятьдесят рублей. Хочешь – делай со мной что
угодно, сама разденусь, только не убивай, у меня дети!
