Уже дома, лежа в кровати, я мысленно
прокрутила в голове рассказ Нины. Отвратительную любовницу Ады Марковны звали
Зина Иванова. А Зюка, кстати, носящая те же имя и фамилию, боится чего-то,
что произошло в «Морской». Может, ей не хочется, чтобы люди знали о ее
лесбийских наклонностях? Маловероятно, сейчас творческая интеллигенция
откровенно бравирует своей принадлежностью к сексуальным меньшинствам. Может,
это две разные женщины? Имя-то самое простое и распространенное!
Часов до трех я ворочалась в кровати. Ох,
сдается мне, Зюка – главное действующее лицо всей трагедии. Скорей всего
дело выглядело так. Жанна каким-то образом узнает про Зюкину тайну.
В «Морской» что-то произошло, и это как-то связано с пожаром! Раскопав
случайно чужие секреты, Жанночка решает шантажировать Зюку. Едет к ней,
рассказывает про «Морскую» и срывает банк. Главный редактор журнала пугается и
моментально начинает нахваливать на страницах своего издания пейзажи Малышевой.
Но бедная Жанна и не предполагает, какой джинн
вылетел из бутылки. Зюка решает убить художницу и без всяких колебаний
претворяет в жизнь задуманное. Привычка Малышевой стопками глушить ликер под
названием «Айриш Крим» была хорошо известна всем общим знакомым. И ведь,
насколько я помню, Зюка в тот день явилась к Борису Львовичу первой.
Я металась между кухней и столовой, подавая угощение, и, естественно, не
следила за гостьей. Подменить бутылку той не составляло никакого труда.
Я зажмурилась и попыталась восстановить в деталях картину рокового вечера.
Часы показывают без пяти семь.
В квартиру, вся красная и потная, влетает Аня, сует мне пакет из
«Рамстора» c ликером, блоком сигарет и чеком.
– Никого еще нет? – интересуется
хозяйка и облегченно переводит дух. – Пойду по-быстрому приму душ!
Ириша в этот момент красилась в своей спальне,
на голове у нее щетинились огромные розовые бигуди. Борис Львович только что
получил от меня выглаженные брюки и, весьма фальшиво напевая песню группы
«Любэ», возился в мастерской.
Через пять минут большие настенные часы
пробили семь. И одновременно раздался звонок в дверь. Я побежала в
прихожую. Зюка, снимая элегантное пальто из светло-бежевой фланели,
поинтересовалась:
– А где все?
– Одеваются.
– Нет хуже гостя, чем тот, который
приходит вовремя, – засмеялась она. – По себе знаю, всегда из-за
того, что тороплюсь в последний момент, губы криво мажу.
Она вышла в холл и крикнула:
– Господа хозяева, не дергайтесь, я
посижу пока смирно на диванчике.
Я засмеялась и убежала на кухню, где угрожающе
шипела на сковородке жарящаяся картошка. Зюка двинулась в комнату. И она
на самом деле провела там минут десять одна. Я не могла отойти от плиты, а
хозяева спешно заканчивали прихорашиваться. Значит, вот когда произошла подмена
бутылки. Времени у редакторши было предостаточно! Так, теперь дело за
малым – надо лишь узнать, что стряслось в «Морской».
Утром я поглядела на бумажку с адресом,
полученную от любезной Шурочки. Сиреневый бульвар! Далеко от моего дома, другой
конец Москвы, а телефона Зудиной у меня нет – в компьютере его не
оказалось. Проклиная злую судьбу, я оделась и двинулась к метро. Пришлось ехать
до «Преображенской», потом пересаживаться на двести тридцатый автобус и
довольно долго петлять по улицам. Нужный дом стоял в глубине двора. Узкий
проход был сплошь забит машинами, и я с трудом протиснулась между автомобилями.
За дверью квартиры шестьдесят пять не
раздавалось ни звука. Там не играло радио, не кричали дети, не лаяли собаки и
никто не спешил в прихожую. Звонок заливался трелью, но совершенно
безрезультатно. Устав, я отдернула палец. Вообще-то ничего странного. На
часах – десять утра, большинство людей в это время тоскуют на работе.
Правда, Марина Зудина скоре всего пенсионерка, но разве можно сейчас прожить на
деньги, которые платит государство? Небось устроилась подрабатывать
куда-нибудь… Домработницей или горничной… лет ей не так уж и много. Помнится,
Грибоедов Олег Яковлевич упоминал 1942 год рождения. Значит, ей всего пятьдесят
восемь. В этом возрасте большинство женщин еще ягодки в соку…
Но не успела я додумать интересную мысль до
конца, как дверь тихо, без всякого звука и скрипа, начала приоткрываться, из
темной прихожей потянуло жутким запахом. То ли хозяева год не мыли туалет, то
ли тут проживает стадо кошек, гадящих прямо на пол. Стараясь не дышать, я
уставилась в образовавшуюся щель. На пороге стояла высохшая, как мумия,
старушка. Ростом она была примерно с меня, но весила, наверное, чуть больше
канарейки. Я со своими сорока восемью килограммами смотрелась рядом с ней,
как откормленная на Рождество индюшка. Бестелесная бабулька куталась в какую-то
рванину, бывшую в прежние времена китайским пуховиком. Сейчас куртка приобрела
непонятный серо-черный цвет, а из многочисленных прорех торчали куриные перья. Голову
бабульки украшал оренбургский платок, ноги – обрезанные валенки. Очевидно,
из-за дефицита массы тела старушка постоянно мерзла.
Откинув со лба прядь давно не мытых волос,
«баба-яга» просипела:
– Кого надо?
Наверное, раньше пенсионерка была кокеткой,
потому что пегие от седины «химические» кудри на самом конце имели
темно-каштановый оттенок. Похоже, что еще год назад хозяйка красила волосы и
пыталась следить за собой. Интересно, что произошло с ней за последние
двенадцать месяцев? Может, просто покорилась безжалостной старости? Надеюсь,
она в трезвом рассудке, а то с дамами в таком возрасте случаются всякие казусы…
– Я хотела поговорить с Мариной Зудиной…
Бабулька уперлась в меня глубоко сидящими,
даже проваленными глазами. Я поежилась. Полное впечатление, будто на тебя
глядит череп, обтянутый кожей. Честно говоря, такую худобу я вижу впервые в
жизни. Может, у нее рак?
Бабка молча повернулась и пошла в глубь
вонючих апартаментов. Я сочла ее поведение за приглашение и двинулась за
ней. Квартира оказалась многокомнатной, старуха, подволакивая ногу, тащилась
мимо грязных, бывших когда-то белыми, дверей… Наконец мы вползли в кухню, и она
рухнула на продранный стул.
– Что надо? – прошептала она.
Я перевела взгляд на ее трясущиеся крупной
дрожью руки и вздохнула. Так и знала, у старухи болезнь Паркинсона и маразм. От
нее ничего не добьешься, надо уходить.
– Мне нужна Марина Зудина, – на
всякий случай еще раз уточнила я.
– Слушаю, – свистела бабка.
– Где Марина?
– Я это, – закашлялась хозяйка и
попыталась поплотнее закутаться в рванину. – Я! Чего надо?
От неожиданности я села на соседний стул.
– Вы? Марина Зудина?
