Я с удивлением глянула на него.
– Вам неприятно?
– А вы встречали человека, спокойно
наблюдающего, как кипящая вода льется ему на ногу? – ухмыльнулся Гвоздь.
– Я слышала, вы не чувствуете боли.
Родион с интересом покосился на меня, потом
задрал до локтя левый рукав и, продемонстрировав несколько круглых шрамов,
спросил:
– Вы имеете в виду эту историю?
Я кивнула.
Гвоздь взял чашку и причмокнул от
удовольствия.
– Чаек в самый раз, терпеть не могу
слабозаваренный. Вообще, ничего слабого не люблю, и мужиков уважаю крепких, и
женщин. А насчет боли! Не верьте, я такой же, как все.
– Но штыри в руке!
– Так фишка легла, – спокойно
пояснил Родион, – либо я их, либо они меня. Впрочем, их было больше, и
находились они на своей территории, вот и пришлось удивлять.
– Это же жутко больно!
– «Что тела боль, когда душа рыдает и
смерти ждет», – ответил Родион, прихлебывая чай.
Я чуть не свалилась со стула. Бывший уголовник
запросто цитировал Шекспира.
Не замечая или делая вид, что не замечает
произведенного впечатления, Гвоздь преспокойненько говорил дальше:
– Аня – моя первая любовь, пожалуй,
единственная за всю жизнь. Только не подумайте, будто я веду монашеский образ
жизни, но Нюша значит для меня очень много.
– Что же вы не женились на ней, ведь,
кажется, и девочку любите?
Родион ласково улыбнулся:
– Ариша – копия матери в семнадцать
лет, но у нее видны и кое-какие мои черты. Все эти прически, кольца, губные
помады и шмотки – ерунда. Женщине надо самоутвердиться, и уж лучше пусть
это произойдет в ранней юности. Иначе после сорока спохватится, и тогда –
беда, в разнос пойдет. А так перебесится вовремя и забудет. Так что не
обращайте внимания, главное – внутренний стержень, а он у Иришки есть.
– Я их не ругаю и не бью сапогом каждый
вечер.
– Знаю, – кивнул гость, – да вы
сами дама модная, татуировочка у вас отличная.
Я машинально прикрыла горло и смущенно
пояснила:
– Это переводная картинка. Иришка
наклеила, никак не сходит, чем только не мыла…
Гвоздь хмыкнул:
– По мне так даже красиво и неожиданно.
Вам идет.
– Ага, только представлю, что люди
думают…
– Ничего, кроме зависти, они не
испытывают, – спокойно пояснил Родион, – злятся оттого, что не
решаются сами на подобный экстравагантный поступок. «Старики любят давать умные
советы потому, что не способны на дурные поступки». То есть стали
импотентами – физическими и умственными.
Так, теперь он цитирует гениального француза
Ларошфуко.
– А насчет женитьбы, – размеренно
продолжал Гвоздь, – сами понимаете, бизнес мой до недавнего времени был
стремным, людям, занимающимся подобным делом, лучше не иметь семьи. Конечно,
обидно погибать, но еще хуже, когда знаешь, что в могилу потянешь жену и
ребенка. Иришка родилась в восемьдесят третьем, я сидел в местах не столь
отдаленных, ну какая их ждала судьба? Супруга и дочь осужденного? Их бы
подвергли остракизму и уж совершенно точно не разрешили бы Анюте работать в
торговле. Девочке требовался отец. Отсюда и все попытки Анечки выйти удачно
замуж. Но, очевидно, господь предназначил нас друг для друга. Не так давно мы с
ней обсуждали эту тему и решили, что в ближайшее время она разведется с
Ляминым, и мы наконец соединимся. И тут, пожалуйста, эта неприятность.
Надеюсь, вы мне расскажете, что удалось сделать…
– С вашими капиталами и
возможностями, – хмыкнула я, – проще было заплатить и вытащить Аню.
Судьи тоже любят кушать.
– Согласен, – ответил Гвоздь, –
только я не хочу, чтобы Анечку освободили за недоказанностью преступления, нет,
она должна быть оправдана целиком и полностью. Кстати, я приложил все усилия,
чтобы она сидела в человеческих условиях и получала хорошие передачи.
Я пристроил ее в лучший следственный изолятор.
Я усмехнулась, отметив, что он говорит о
тюрьме, как о гостинице, и принялась отчитываться.
Родион слушал, не перебивая, потом
поинтересовался:
– Вы все рассказали, Лампа Андреевна?
– Да.
– Совсем все?
– Конечно, – удивилась я его
проницательности.
На самом деле я утаила лишь сведения о болезни
Леры, но ее тайна не имела никакого отношения к данной истории.
– На всякий случай не слишком доверяйте
Леониду Дубовскому, – нахмурился Родион.
– Потому что он бывший мент? –
съязвила я.
– Нет, – очень вежливо ответил
собеседник, – среди сотрудников милиции есть много людей, достойных
уважения. Дубовский – человек без принципов, он отплыл от одного берега, а
к другому не пристал, болтается посередине, словно гнилушка, делает вид, что и
с теми, и с другими в дружбе. Крайне неприятный человек, который за звонкую
монету готов на любой поступок. Гнилой мент! Улики подтасовать, лист из дела
уничтожить – все ему было как чихнуть. Очень и очень нехороший экземпляр.
Я рассмеялась:
– Да ну? Честно говоря, я думала, вы любите
подобных представителей органов внутренних дел…
Гвоздь спокойно вынул пачку сигарет и спросил:
– Разрешите?
Ну и манеры, он что, институт благородных
уголовников заканчивал?
– Курите на здоровье.
– Вам не кажется, – усмехнулся
Родион, – что подобная фраза звучит слегка двусмысленно?
Я не выдержала:
– Вы в каком институте учились?
Гвоздь охотно объяснил:
– К сожалению, у меня за плечами лишь
десять классов. Но в моей семье была великолепная библиотека, годам к
тринадцати я прочел все, собраниями.
– Это как?
Родион помешал ложечкой остывший чай.
– Помните, раньше литературу приобретали
по блату? Золя, Бальзак, Гюго, Майн Рид, Дюма, Джек Лондон, ну и отечественные
авторы: Чехов, Горький, Толстой, Достоевский… Вот у нас дома все они стояли в
шкафах полным набором. Я прочел сначала то, что помещалось внизу, потому
что легче было снимать, потом полез выше. Последним попался «Декамерон», отец
запихнул его под потолок…
