– Ясно? Забирай, что хотела, и мотай
отсюда, это моя жилплощадь!
– Но, – забормотала в растерянности
Ирина, – почему мама мне ничего не сказала про однокомнатную квартиру?
И как она прописала меня без моего согласия? Нет, ты врешь, Борька!
– Во-первых, я для тебя Борис
Львович, – с достоинством парировал отчим, – а насчет того, что не
сказала… Хотела тебе, дуре, подарок на окончание школы преподнести.
– Врешь, – отрезала Ира, – без
моего согласия не пропишут.
– Ой, не могу, – засмеялся
художник, – ты что, в Англии живешь, где закон – святое? Да дала она
«барашка в бумажке», и все чин-чинарем, в зубы паспорт твой взяли, в зубах
назад приволокли. Ты хоть в свои документы заглядываешь?
– Нет, – растерянно ответила
Ирина, – а зачем?
– Ну так поинтересуйся, какой штамп стоит
в паспорте, – хмыкнул отчим, – придешь туда, где сейчас обитаешь, и
глянь!
– Паспорт тут в шкафу…
– Тем лучше, – обрадовался Борис
Львович и вошел в гостиную.
Я вжалась в кресло, мечтая превратиться в
невидимку.
– Какого черта ты в баре рылась? –
заорал художник.
– Ничего я не… – начала Ириша, но
потом, сообразив, моментально осеклась и закричала в ответ: – Хотела и
полезла, здесь все на мамины деньги куплено!
– Здесь все теперь мое! – заявил
Борис Львович. – Давай собирайся, и пошли. Хорошо еще, что я кошелек дома
забыл и вернулся, давай, давай шевелись!
– Но мне надо кой-чего забрать.
– Позвони на неделе, и договоримся,
сейчас мне недосуг, клиент ждет.
Он стал выталкивать Иришу из квартиры. Снова
послышался шум и треск.
– Погоди! – со слезами в голосе
вскрикнула девочка. – Я отцу пожалуюсь, он тебе нос отрежет!
Отчим оглушительно захохотал:
– Ну только не смеши, откуда у тебя
папенька возьмется! Да Анька-проститутка даже не помнит, под каким кустом тебя
сделала!
– Подонок, козел, сволочь! –
завизжала Ирина.
– А ну пошла! – заорал Борис
Львович, и входная дверь со стуком захлопнулась.
Я сделала глубокий вдох и попробовала
пошевелить занемевшими ногами. Вот это новость! Бедная Аня, с какой стати она
доверилась мужу? Кое-как успокоившись, я встала, и тут раздался звонок в дверь.
В ужасе я вновь присела за кресло, но трель заливалась безостановочно. На
цыпочках я подобралась к двери и глянула в «глазок» – на лестнице стояла
Ирина.
– Сволочь, гадина, мразь, падаль
рогатая! – заорала она, влетая в квартиру. – Ключи у меня отнял,
говно, скунс вонючий!
– Пошли скорей, вдруг он опять вернется!
– Нет, – злобно прошипела
Ира, – в такси сел, к заказчице спешит! Ну сейчас ему мало не покажется…
И она вихрем понеслась по комнатам.
– Ира, не надо, – попробовала я
остановить ее.
– Отвяжись! – отмахнулась та. –
Свое беру. Лучше иди на проспект да поймай машину – «Газель» или грузовик!
Пришлось выполнять приказ. Примерно через час
Ирина, тяжело дыша, запихнула последний тюк в такси. Лифтерша, наблюдавшая за
нами, ласково поинтересовалась:
– Куда едешь, Ирочка?
– Отвянь, – буркнула та и понеслась
вновь наверх.
Я пошла за ней. В еще недавно аккуратной
квартире царил полный разгром. Я с удивлением осмотрелась. Да уж! Зрелище
из рук вон.
Пол был усеян осколками, занавески содраны,
подушки распороты, в ванной разбиты зеркало, раковина и биде, в туалете –
унитаз. Роскошные диваны, сделанные Аней на заказ, изрезаны ножом, а в кухне
линолеум устлан ровным слоем из рассыпанного кофе, чая, сахара и круп.
– Ира! Зачем все разгромила!!!
– Ничего! – в ажиотаже заорала
она. – Что увезти не смогла, то разбила или сломала! Ой, погоди!
И она унеслась в мастерскую. Я нервно
дергалась на пороге: не ровен час Борис Львович, не нашедший у метро
«Мерседес», решит вернуться домой. Тогда нам мало не покажется.
Уже в машине я робко сказала:
– Не надо было тебе безобразничать!
Ирина повернула лицо с лихорадочными красными
пятнами на щеках и тихо, но зло произнесла:
– Он – бл…ь!
– Ира! Девочки так не выражаются!
– А ты можешь назвать его по-другому?
Я молчала. Самое ужасное, что она права, для
Бориса Львовича просто невозможно подобрать печатный эпитет.
– Там все, абсолютно все куплено моей
мамой, – шипела Ирина.
– Ну а в мастерской что ты сделала?
Надеюсь, полотна не трогала?
– Нет, – неожиданно миролюбиво
ответила она, – это его личные картины, я к ним даже и пальцем не прикоснулась.
– Зачем тогда ты ходила в студию?
Иришка хитро прищурилась.
– Кисти ему постригла ножницами, такой
сэссон на них навела! Борька подохнет, как их увидит, чисто ежики тифозные. Он
с ума сойдет, хорошая кисть жутких бабок стоит!
Повисло молчание. Потом Ирина рассмеялась.
– Боже, что еще?
– Представила, как у ублюдка морда
вытянется, когда он в квартиру войдет!
Ее смех, какой-то нервный и дерганый, перешел
в резкий хохот, затем по щекам покатились слезы, и она громко зарыдала, икая и
всхлипывая. Икота перемежалась взрывами хохота. Я обняла ее и прижала к
себе. Ириша вздрагивала, ее била дрожь.
– Тише, тише, – бормотала я, пытаясь
удержать ее крупное тело, – баю, бай, все хорошо, маму скоро отпустят,
баю, бай!
Ирочка уткнулась сопливым носом мне в шею. Еще
пару раз судорожно всхлипнула и затихла. Ее тело обмякло и отяжелело, из груди
вырывалось мерное, хрипловатое дыхание. Машина стояла в ужасающей пробке на
Садовом кольце. Уставшая от истерики Ира спала у меня на груди.
Я прижимала ее к себе и изо всех сил желала Борису Львовичу заболеть
проказой.
В «Рамстор» я попала только к вечеру.
Сначала мы перетаскивали узлы в нашу квартиру. Ириша, недолго думая, упаковала
вещи в постельное белье. Что помельче запихнула в наволочки, а более габаритные
предметы завязала в простыни.
