– Наверное, он не слишком подходящая
фигура для владельца галереи.
Корчагин прищурился:
– Хотите всю правду про Леньку?
– Конечно!
– Ну так слушайте, я его как облупленного
знаю. Начинал наш «Третьяков» в отделении милиции самым простым опером, из
низов, так сказать. У него образования – чистый ноль, школа милиции,
и все. Представляете этот уровень?
Вспомнив Володю Костина и Славу Самоненко, я
возмутилась:
– Между прочим, в органах часто работают
умные люди!
– Цеховая солидарность – страшная
вещь, – заржал Корчагин и быстро прибавил: – Шучу, может, и впрямь
случаются толковые, только к Леньке это никакого отношения не имеет. Он,
по-моему, вел захватывающие дела типа кражи белья с чердака или выезжал на
бытовуху.
Наверное, Леня Дубовский и впрямь был не
слишком ценным сотрудником. Начальство его не отмечало, в звании не повышало, и
он сидел с мелкими звездочками на плечах. Но не зря говорят, что судьба рано
или поздно предоставляет любому человеку шанс, надо только не проворонить его.
Лене удача улыбнулась в мае 93-го. В руки попало дело некого Федора
Бодрова, богатого мужика лет пятидесяти пяти, проживавшего в ближайшем
Подмосковье в скромном собственном трехэтажном кирпичном доме. Официально Федор
числился живописцем, даже состоял в Союзе художников, кроме того, держал
галерею, имел антикварный магазин, лавчонку, торгующую редкими книгами… Где
Бодров на самом деле зарабатывал деньги, не знал никто, правоохранительные
органы к нему не привязывались, но мимо факта убийства пройти не смогли.
В мае 1993 года, аккурат в праздничный девятый день, у Бодрова в гостиной
застрелили молоденькую девушку, двадцатилетнюю Оксану Шаповалову, учившуюся в
Литературном институте. О чем Федор беседовал с Леонидом, какие блага
обещал милиционеру – неизвестно, но дело спустили на тормозах:
неосторожное обращение с оружием. Студентка – кстати, находившаяся в
состоянии сильного опьянения – вертела в руках пистолет, принадлежавший
Бодрову. Вытащила сама из письменного стола опасную игрушку и принялась
развлекаться. Якобы Федор попытался отнять «ТТ», но будущая поэтесса случайно
задела курок. Тут же прозвучал роковой выстрел, снесший бедняжке полчерепа.
Жаль, конечно, дурочку, но, очевидно, судьба у нее была такая. Между нами
говоря, Федору крупно повезло. Оксана оказалась сиротой, приехавшей учиться в
столицу из никому не известного местечка под названием Нарск. Бодров проявил
широту души, похоронил Шаповалову за свой счет и даже поставил на могилке скромную
плиту со словами о рано ушедшей девушке.
Спустя месяц Леня уволился из органов и
устроился на работу… в галерею Бодрова простым охранником.
Никто не мог понять, как не отличавший Ван
Гога от Гогена милиционер ухитрился сделать карьеру в таком непростом бизнесе,
как торговля картинами. Но факт остается фактом – через год он стал
директором престижного зала. Он вообще сильно изменился. Начал ходить в
парикмахерскую, делать маникюр, одеваться в роскошные костюмы и повесил на
запястье дорогие часы. За свои редкостные по глупости высказывания в богемных
кругах Леонид приобрел кличку Птица-говорун. Но в конце концов живописцам и
скульпторам, издевавшимся над косноязычным Леней, приходилось идти к мужику на
поклон. По непонятной причине вещи, выставленные у Дубовского, уходили влет.
А у Лени был только один критерий, по которому он отбирал произведения для
экспозиции: нравится ему, директору, автор или нет. Вот почему, наклеив на рожу
сладкие улыбки и сжимая в руках коробки с дорогим коньяком, мужики и бабы приходили
к Дубовскому.
За глаза о нем говорили кучу гадостей. Многие
были уверены, что бывший мент не директор, а самый настоящий владелец «Москва –
арт», якобы Бодров давно передал ему в дар предприятие. Объясняли, за что.
Вроде настоящий пистолет, злополучный «ТТ», из которого была выпущена пуля,
убившая несчастную Оксану, хранится у Лени в сейфе. На рукоятке отпечатки
пальцев Федора. Милиционер подменил во время следствия оружие… Правда это или
нет, не знал никто. Еще шептались, что с «настоящим полковником» следует
дружить, вон Костя Ремин назвал галерейщика прилюдно «ментом позорным» и что?
Теперь никто не берет его работы, выгнали даже с рынка. Пересмеиваясь,
обсуждают страсть Лени к бабочкам…
– К кому? – удивилась я.
– К бабочкам, – пояснил
Андрей. – Ленька их собирает. Отвратительное занятие.
– Почему?
– Ему привозят несчастных насекомых со
всего света, причем частенько живьем, – пояснил Корчагин. –
А Ленечка их самолично убивает. Капнет в баночку цианистым калием – и
готово!
Вот это новость!
– Он использует цианид?
Андрей пожал плечами.
– Вроде, точно не скажу. Мне, простите,
такое хобби кажется мерзким, но он Лерке в подробностях объяснял: кажется, если
бедняжку-бабочку умертвить цианидом, у нее сохраняется вся красота крылышек.
Но, честно говоря, я не вслушивался в их беседу. Зато жена моя так увлеклась,
что сама стала коллекционировать всяких махаонов, только, слава богу, покупает
уже готовые экземпляры для коллекции. А то ведь убийство – страшный
грех.
– Вы всерьез так полагаете?
– Да, – с достоинством ответил
художник, – никому не дано право отнимать у живого существа жизнь.
– Тараканов на кухне кормите и не
травите?
Корчагин хмыкнул.
– Туше.[1] Тараканов
терпеть не могу, но бабочки! Такие красивые и беззащитные.
Я вздохнула и выпалила:
– Жанна тоже была красивой и беззащитной.
За что вы ее так?
Андрей резко повернулся:
– Я?! Это я, по-вашему, убил Жанку? Да
зачем?
– Никита пригрозил вам, что расскажет
Валерии о вашем романе, покажет фото, потребовал денег, вы дали!
– А потом убил? Ну не глупо ли. Подумайте
сами, какой смысл мне травить Жанку? Фото-то на руках у Никитки. Уж скорей его
убрать надо!
Я в растерянности уставилась на гигантское
гипсовое ухо. А и правда, зачем ему убивать несчастную? Но другой версии
все равно нет, придется педалировать эту.
– Наверное, вы очень не хотели, чтобы до
Валерии дошли слухи о романе с Малышевой.
