– Месяца три, не больше. Жанне начинало
надоедать, она говорила, что в кровати с ними долго не выдерживает, раздражали
очень, противные, потные. Она дома, когда возвращалась со свиданий, по часу в
ванне сидела. Все лила в воду всякие пены, ароматы. Выйдет, так благоухает, как
парфюмерная лавка. Я ее спросил: «Зачем так крепко душишься?» А она в
ответ: «Запах чужого мужика забиваю».
Да уж. Впору пожалеть бедняжку, труд проститутки,
даже элитной, отнюдь не веселое и не приятное занятие. Только в моей душе
отчего-то не было сочувствия к Жанне.
– Почему же с Борисом Львовичем вы так
затянули?
Никита развел руками:
– Жанка приказала. Он ей подарок сделал,
сейчас покажу.
Вскоре на столе появилась синяя бархатная
коробочка. Я откинула крышку и щелкнула языком от удивления. Внутри
находилось кольцо, вернее, перстень, сделанный явно не современными ювелирами.
Вещица выглядела богато и очень изысканно. Тонкая золотая оправа, в середине переплетенные
буквы Е и В, по периметру шла окантовка из мелких темно-синих сапфиров, в
четырех углах – довольно крупные бриллианты.
– Ничего себе, – присвистнула
я, – вот это сувенирчик.
– Потом он ей дал вот это, –
продолжал Никита и выложил длинный узкий замшевый футляр. Там находилось
жемчужное ожерелье. И вновь было понятно, что его нанизывали в XIX веке.
Довольно крупные жемчужинки чередовались с неизвестными мне самоцветами –
розовыми, серыми и фиолетовыми. Посередине свисал квадратный медальон. На золотой
крышке был выгравирован вензель Е.В., и опять шла окантовка из сапфиров с
алмазами по углам. Это был явно комплект, и стоил он дорого. Вряд ли он
принадлежал Ане. Во-первых, ее инициалы А.Р., а во-вторых, хозяйка с большой
гордостью демонстрировала мне свои украшения, которые стала приобретать,
достигнув благополучия.
– Вон смотри, красота какая, –
радовалась она, тыча мне под нос уродливые куски золота с выступающими
булыжниками. – В Египте брала, а эти в Тунисе…
Но пара, оказавшаяся у Жанны, явно сделана не
трудолюбивыми арабскими ремесленниками. Интересно, как эти вещи попали к Борису
Львовичу? Наверное, он очень любил девушку, если подарил ей эти штучки.
– Борька говорил: от матери
остались, – пояснил Никита, – она у него вроде из княжеского рода,
Евдокия Вяземская, а бабка была Екатериной. Эгрет и кольцо для бабки делали, а
она уж потом дочь специально назвала на Е, чтобы вензель совпал, все-таки
семейная реликвия. Вот мы и подумали, что у Борьки много чего еще запрятано…
Понятно, решили вытрясти мужика под завязку.
– Ну-ка, рассказывай быстро, какие
отношения были у вас с остальными гостями?
Никита поморщился:
– Зюку эту терпеть не могу. Жанка ее тоже
недолюбливала. Валерия в «Искусствфонде» работает, путевки там на отдых выдает.
Еще всем всегда обещает: «Приходите ко мне, устрою на лето в Лутонино, будете с
живыми классиками рядом гулять и обедать». Леня – владелец картинной
галереи «Москва-арт».
Мужик, похожий на генерала Лебедя, хозяин
художественного салона? Грубиян, таскающий в кармане вечернего костюма
пистолет? Вот уж никогда бы не подумала!
Никита замолчал и начал размазывать пальцем по
столу небольшую кофейную лужу.
– Ну, – поторопила я, – а
Андрей Корчагин, муж Валерии?
«Информатор» нахмурился.
– Ну!
– Дюша-индюша, – пробормотал Никита.
– Что?
– Его Жанка так звала – Дюша-индюша.
– Вы его тоже «пощипали»?
Парень кивнул.
– Только он очень противный, Жанка рядом
с ним всего две недели выдержала. Почему Лерка его терпит, удивляюсь. Жадный,
злой, с деньгами, как с жизнью, расстается. А ведь есть копеечка, есть, и
не маленькая! Валеркин папа знаете кто?
Я молча смотрела на Никиту.
– Очень богатый человек!
– И кто же?
– Не знаю, слышал только, что денег у
мужика как тараканов, всех не перевести ни в жизнь. Жанка у них на даче была,
вернулась потрясенная – три этажа, у входа колонны, в холле мраморный пол,
внутри бассейн! А теперь угадайте, сколько нам с него содрать удалось?
– И сколько?
– Десять тысяч!
– Нормальная сумма, между прочим, вполне
приличные «Жигули» две тысячи стоят.
– Так то долларов! А он дал
российскими…
– Рублями?
– Ага, а потом заныл: режьте, бейте, ни
копейки нет.
Я Жанке оплеухи раздаю, она рыдает:
«Андрюшенька, заплати гаду, он меня убьет!» Да все мужики, как только я Жанне
одну затрещину отвешивал, мигом к сейфам за заначками кидались, ни разу облома
не вышло. А тут прямо руку отбил, Жанка потом дома две недели
отсиживались – по всей морде синяки шли.
– Что же ты так здорово ее отходил?
– Так не в театре, – пояснил
Никита, – все должно натурально выглядеть. Если руку придержу, сразу
заметно, а так – на щеке пятна, Жанна плачет, у любовников сердце и
разрывается, у всех. Вот только Дюша-индюша кремень оказался, выложил десять
деревянных кусков, и все. Я ору: «Убью падлу!» А он: «Убивай,
пожалуйста, только не в моем доме, а на улице, денег больше нет!» И сигаретку
закурил. Еще знаете что?
– Что?
– Ну, обычно после того, как мне мужики
деньги швырнут, я Жанку для порядка еще раза два пну и уйду. А она
остается с кавалером. Плачет, убивается… Ну, чтобы подозрений не было. Мужчины,
как правило, утешают, кое-кто даже предлагал квартиру снять, чтобы от
супруга-урода спрятать. Такси ловят, усаживают, интеллигентные люди.
А Дюша! Ну прикиньте! Он ей при мне платье швырнул и велел: «Убирайтесь, оба!»
Жанка лепечет: «Дюшенька, он же меня сейчас на лестнице прибьет». А тот так
спокойненько в ответ: «Ваше дело, семейное. Между прочим, я бы Валерию тоже
придавил».
Я засмеялась: ай да Дюша-индюша, молоток, а не
парень.
