Новичок почувствовал, что дрожит. Но теперь он дрожал не от страха, а от волнения. Если до сих пор какая-то часть его сознания (возможно, самая здравая) воспринимала все происходящее как некий фарс, то теперь он целиком заразился царящим в комнате общим настроением.
Когда новичок обхватил пальцами рукоять ножа, он почувствовал, что перестает быть тем, кем был до сих пор — обособленным, слабым существом, а превращается в нечто, что превосходило его собственные рамки. Он стал частью великого целого.
Когда Новичок занес нож, он уже не чувствовал жалости, а чувствовал лишь торжество и воодушевление.
Нож вошел в тело висящего на кресте человека мягко, как в кусок хлеба.
После того как все было кончено, Распорядитель подставил под поток крови потускневшую от времени бронзовую чашу. Какая-то часть сознания Новичка взбунтовалась против столь нарочитого театрального действа, но другая, более мощная…
«Это все на самом деле! Это происходит! И теперь ты не один!» — звучало в его мозгу.
— Выпей! — раздался повелительный голос.
Новичок взял чашу и медленно поднес к губам. Он почувствовал запах крови — сладковатый и пряный. Чуть помедлив, сделал маленький глоток. Кровь была теплая, почти горячая.
Распорядитель вынул из его пальцев чашу и нож и передал их кому-то. Затем снова повернулся к Новичку и торжественно, спокойно произнес:
— Теперь ты один из нас. Добро пожаловать в наш круг!
— Добро пожаловать в наш круг! — хором повторили другие «безликие».
Распорядитель протянул Новичку руки. Тот сделал над собой усилие и протянул свои руки навстречу узким ладоням Распорядителя. И, пожимая их, неприятно поразился тому, какими холодными и влажными они были.
Глава 7
1
Эдик Граубергер довольно прохладно относился к Бронникову. И с едва прикрытой неприязнью — к Стасу Малевичу. А его слугу Жирова просто терпеть не мог.
Но людям, связанным общей целью, вовсе не обязательно дружить, а тем более — любить друг друга. Что бы ни говорили романтики, основой отношений людей всегда был здоровый прагматизм. Общество потребления не знает жалости бескорыстной любви, но чутко реагирует на все, что может принести хотя бы мало-мальскую прибыль.
К примеру, дети. На первый взгляд они — обуза, проблема. Но дети твои вырастут, а ты постареешь и станешь беспомощным, значит, вложение в детей — вложение в собственное будущее. И никакой пенсионный фонд с этим не сравнится.
Примерно такими соображениями руководствовался Эдик Граубергер, когда впустил Бронникова, Малевича и Жирова в круг своих близких знакомых.
Размышляя об этом, Эдик ворошил карточки каталога, пытаясь отыскать нужную книгу. Он почти не удивился, когда услышал за спиной знакомый голос:
— Пытаешься найти бриллиант в куче наукообразного дерьма?
Эдик поднял голову и увидел смазливую физиономию Стаса Малевича.
— Нужно написать реферат по принципу неопределенности, — вздохнул Эдик. — Хочу полистать Шредингера.
Стас прищурился и критически посмотрел на каталог.
— Здесь ничего толкового не найдешь. Все уже на руках.
— Ты уверен?
— На все сто. Но у меня есть его «Материя и разум». Могу одолжить на пару дней.
— Не думал, что ты интересуешься подобными вещами, — слегка удивился Граубергер.
— Меня всегда интересовало пограничное состояние между жизнью и смертью, — пожал плечами Стас.
— Шредингер писал не совсем об этом. Тем более что его выкладки не применимы к миру макротел.
— И все-таки он — единственный серьезный ученый, который доказал существование привидений, — с усмешкой возразил Стас. — К тому же его теория предполагает наличие наблюдателя, а я обожаю наблюдать.
— Не знаю как насчет наблюдений, а трепаться ты точно любишь, — насмешливо заметил Граубергер.
Стас ухмыльнулся:
— Это точно. А теперь пошли. Нужно кое-что обсудить.
Бронников и Жиров стояли у окна и рассеянно поглядывали вокруг. Заметив приближающихся одногруппников, Денис растянул губы в улыбке, а Виктор нахмурился и слегка подался вперед.
И вот они вместе. Вчетвером.
Стас Малевич обвел заинтересованные лица одногруппников хмурым взглядом и медленно произнес:
— Я хочу поговорить о нашем новом преподе — о Варламовой. С ней что-то не так.
— Что ты имеешь в виду? — немедленно отреагировал Бронников.
Стас прищурил золотисто-карие глаза и усмехнулся.
— Я нашел человека, который вскрыл для меня базу данных УВД.
— Ты с ума сошел! — воскликнул Жиров. — Вас же найдут!
— Не пыхти, не найдут. Паренек толковый, он хорошо замаскировал след. Так вот… — Стас облизнул губы, предваряя важное сообщение, и взволнованно произнес: — Варламова — сумасшедшая.
Виктор Бронников приподнял светлую бровь. Жиров ахнул. Граубергер нахмурился.
— Ты уверен? — спросил Эдик.
— Абсолютно. — Стас достал из кармана какую-то бумаженцию и протянул Граубергеру. — Вот, посмотри!
Тот взял листок, пробежал его глазами и передал Виктору. Бронников скользнул по тексту взглядом и сунул в пятерню Жирова.
— Значит, она лечилась в психушке, — холодно констатировал Виктор.
Стас кивнул:
— Да. Целых семь месяцев.
— Жесть! — выдохнул Жиров, отрывая взгляд от бумаги. — Так, значит, тетка чокнутая?
Граубергер поправил пальцем очки и сказал:
— Мне она показалась нормальной.
— Очевидности обманчивы, — дернув щекой, возразил Виктор. — Тут написано, что у нее были стойкие галлюцинации, вызванные обширным поражением мозга. Не знаю как для вас, а для меня это многое объясняет.
— Значит, Варламова психопатка… — негромко проговорил Граубергер.
— Круто! — хмыкнул Жиров. — То есть если она меня прикончит, ей ничего не будет? Отлично!
Виктор сложил руки на груди, посмотрел на Жирова рассеянным взглядом и задумчиво потеребил пальцами нижнюю губу.
— Интересно, она вообще соображает, что делает и где находится?
Стас пожал плечами:
— Не знаю. На мой взгляд, ведет себя абсолютно неадекватно. Если честно, я бы не удивился, узнав, что именно она размозжила голову Горбуновой и утопила в пруду Вику Филонову.
— Я читал про острые случаи шизофрении, — подтвердил Эдик. — Во время приступов шизофреник буквально выпадает из реальности. Он даже может убить человека, а потом, придя в себя, ничего не будет помнить.
