Вот теперь другое дело. Прикладывайся сколько хочешь, и никто тебе не указ. Хошь — пей, хошь — не пей. Лучше, конечно, пить, но лишь по нескольку глотков за раз. Это не сделает тебя алкоголиком, но поможет продержаться до конца рабочего дня и не сдохнуть от тоски.
А как тут не затосковать, если даже родной сын от тебя рожу воротит? Сорок пять лет жизни — псу под хвост. Ни состояния не нажил, ни жену не сберег. Была когда-то машина, но разбил по пьяной лавочке. Хорошо хоть квартиру не потерял, будет что оставить сынуле в наследство.
Хотя… Дети ведь нынче ушлые и верченые. Вот и его гениальный оболтус где-то берет деньги на веселую жизнь. И машина у него давно своя, и вообще… Да и на книги этот оболтус тратит столько, сколько Андреич не тратил на водку даже в самые мрачные и тревожные годы своей никчемной жизни.
Ладно. Не стоит забивать себе башку тоскливой тиной.
Ребров глянул в зеркальце. В ответ на него посмотрело опухшее, увитое морщинами лицо. Андреич вздохнул и отвел взгляд.
Камеру в женской раздевалке он уже снял. Обидно, конечно, но ладно. Если честно, ему и самому была не по душе затея с фотографированием студенток. Решил срубить деньжат по-легкому. Тьфу, пакость! Ну, какой из него к черту распространитель порнографии, скажите на милость? И продать-то почти ничего не успел.
Ну, да оно и к лучшему. Раньше прижмут — меньше нагрешишь.
За спиной у Реброва послышались чьи-то шаги. Он обернулся и увидел двух мужчин. Мужчины приближались, пристально на него глядя. В сердце у Реброва екнуло, он почему-то сразу понял, что пришли за ним.
И не ошибся.
— Иван Андреевич Ребров? — спросил один из мужчин, приблизившись.
— Да… А вы…
Незнакомец достал из кармана удостоверение и показал его Андреичу.
— Оперуполномоченный УВД капитан Синицын. Вы должны пойти с нами.
Ребров сглотнул слюну и испуганно пробормотал:
— Куда это?
— В машину, — ответил второй оперативник. — Прокатитесь с нами в отделение.
— За… зачем?
— Есть разговор. Идем!
Ребров понурил голову и поплелся в сопровождении оперативников к лестнице. Но не пройдя и нескольких шагов, он внезапно рванул вперед и понесся к выходу, однако увидел у лестницы третьего мужчину в штатском, развернулся и, обежав своих стражей по широкой дуге, бросился к бассейну.
— Куда? — рявкнул один из оперативников. — А ну, стой!
Ребров не остановился.
— Стой, гнида! — Оперативники уже бежали за ним. — Лови его!
Выскочив к бассейну, Ребров затравленно обернулся и пробормотал:
— Я не пойду в тюрьму…
Оперативники нагоняли его, но уже не слишком торопились. Бежать-то технику было некуда. Тогда он посмотрел на голубую воду бассейна.
— Я не пойду в тюрьму… — повторял Иван Андреевич, глядя на нее. — Не пойду в тюрьму…
В следующую секунду Ребров зажмурил глаза и прыгнул в бассейн. Увидев замаячившие над головой тени, он сделал то, чего в трезвом виде не сделал бы никогда, — открыл рот и глубоко вдохнул воду ртом и носом. Хлорированная вода бассейна устремилась ему в легкие…
Когда Реброва вытащили, сердце его уже не билось. Один из оперативников сделал ему искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, но это не помогло.
— Как он? — спросил другой.
— Пока никак.
Последовала новая серия ритмичных нажатий ладонями на грудину и вдохов в рот. Однако реанимировать техника не удалось.
— Ну, хватит, — устало сказал тот оперативник, что стоял на ногах. — Он уже мертв.
6
Жиров с удивлением смотрел на своего друга.
— Ты плачешь?
Стас Малевич смахнул с ресниц влагу.
— Не говори ерунды.
— Но ты ведь плачешь!
Вместо ответа Малевич всхлипнул. Жиров растерялся. До сих пор он никогда не видел Стаса плачущим.
— Ты это… Стас, кончай. Слезами ведь того… не поможешь.
Малевич вытер рукавом свитера мокрую щеку и проговорил дрожащим от слез голосом:
— Старый идиот… Нашел себе «бизнес»! Говорил я ему…
Жиров поежился и, испуганно покосившись на плачущего друга, тихо выдохнул:
— Да…
— Он не был злодеем, понимаешь? Этот идиот не был злодеем.
— Ну, — тупо отозвался Жиров.
— А за идиотизм нельзя убивать. — Стас снова вытер рукавом лицо и хрипло оговорился: — По крайней мере, не его. Он уже никому не мог принести зла.
Несколько секунд Жиров наблюдал за шмыгающим приятелем, затем вдруг обнял его рукой за плечи и сказал:
— Не плачь, Стас. Все будет хорошо.
Малевич вяло огрызнулся:
— Да пошел ты…
И руку с плеч не скинул.
— Тебе сейчас погано, но это пройдет, — продолжил Жиров. — Когда моя бабушка умерла, мне тоже было погано. Но потом ничего, прошло. И у тебя пройдет.
К удивлению Жирова, Стас, вместо того, чтобы успокоиться, зарыдал еще горше и сильнее.
— Когда мне было пять лет, я подавился рыбной костью… — заговорил он со слезами в голосе. — Он схватил меня в охапку и побежал в больницу. Была уже ночь, дежурный врач ушел домой. Так отец помчался туда и стал колошматить в дверь… Кричал, что если ему не откроют, он подожжет дом. — Стас улыбнулся сквозь слезы. — Если бы не он, я бы…
Он не договорил и всхлипнул.
— Да, — задумчиво подтвердил Жиров, — папаша у тебя был по-настоящему чокнутый.
— Чокнутый, — согласился Стас. — Но я его любил.
Малевич сбросил наконец с плеч тяжелую руку Жирова, достал из кармана джинсов платок и высморкался. Посчитав, что друг пришел в себя, Жиров задал вопрос по существу:
— Слышь, Стас, думаешь, твоего папашу сдала Варламова?
— Конечно. — При мысли о преподавательнице слезы на глазах Стаса высохли. Взгляд стал холодным и злым. — Или у тебя есть другие варианты?
— Да нет, — пожал плечами Жиров. — Я тоже думаю, что она.
— А ведь сука обещала отцу, что не сдаст его, если он завяжет, — со злостью в голосе проговорил Стас. — Он выполнил ее требование и снял камеру. А она все равно его сдала.
Голос Малевича звенел от ярости и гнева, губы его побелели, а на скулах проступили красные пятна. Жиров покосился на друга и невольно поежился.
— Надо ее проучить… — проговорил он скорее вопросительно, чем утвердительно.
Глаза Стаса полыхнули таким лютым огнем, что даже Жирову стало не по себе. А потом Стас сказал, и голос его прозвучал устрашающе чисто и звонко:
