— Максим Сергеевич?
Завкафедрой посмотрел на нее долгим, задумчивым взглядом, потом проговорил совершенно безразличным и даже апатичным голосом:
— А, это вы. Пришли немного поколдовать?
Варламова нахмурилась.
— С вами все в порядке?
— Да. В полном. Проходите, поговорим.
Завадский глянул на нее с выражением бесконечной усталости. Потом поднес стакан ко рту и залпом опустошил его.
Поколебавшись немного, Мария вошла в кабинет и притворила за собой дверь. Затем проковыляла, постукивая тростью, к столу и села напротив Завадского.
Она молчала, с хмурым удивлением смотрела на заведующего кафедрой, но тот не замечал ее молчания, поскольку был погружен в свое собственное. Но через минуту вдруг ожил и, подняв глаза, произнес:
— Ну, как дела?
— Неважно, — ответила Мария.
— Из-за Ковалева? По-моему, он что-то против вас замышляет.
— Я его не боюсь, — усмехнулась Варламова. — Вы ведь не дадите меня в обиду.
— Правда? С чего бы вдруг? Впрочем, вы правы. Я терпеть не могу этого хлыща и не позволю ему диктовать свои условия. Но должен вам сказать, что я не так силен, как прежде. Ректор мною жутко недоволен. Считает, что из-за болезни жены я запустил дела. И многие в ректорате согласны с его точкой зрения.
Завадский налил себе еще.
— Думаю, здесь тоже не обошлось без Ковалева, — сказала Мария. — Парень копает под вас, и он очень энергичен.
— Копает, верно, — согласился завкафедрой. — Но даже сейчас я ему не по зубам. В конце концов, даже в самой тупиковой ситуации у мужчины всегда есть последний, решающий аргумент.
— Какой?
— Если понадобится, я просто выведу его в коридор и набью ему морду.
— Аргумент убедительный, — кивнула Мария. — Но в таком деле он вряд ли поможет.
— Ковалев — ничтожество и бездарь. Он дерьмовый ученый и дерьмовый администратор. Его здесь держат лишь из уважения к его отцу и деду. Вот это были ученые!
Максим Сергеевич снова взял бутылку, плеснул себе, отпил, медленно опустил стакан. Снова повисло молчание.
Разговор явно зашел в тупик. Мария пристально вгляделась в лицо Завадского. Судя по рассеянному взгляду, его мысли вновь были заняты другим. И словно в подтверждение ее догадки, Завадский провел ладонью по лицу, как бы снимая с него паутину, и глухо сказал:
— Кстати, я вам еще не говорил? Сегодня ночью моя жена умерла. — Уголки его губ дернулись, словно хотели сложиться в ухмылку, но опять опали. — Представляете? — пробормотал он, словно сам не мог поверить в то, о чем говорил. — Она все-таки умерла.
Не дожидаясь реакции Марии, Завадский снова потянулся за бутылкой. Мария неотрывно смотрела на него, наблюдая, как он наклоняется к столу, открывает бутылку и наливает себе коньяк.
Выпив, Максим Сергеевич протянул руку и попросил:
— Дайте сигарету, а?
Около минуты Завадский молча курил, выпуская дым через нос, рот у него при этом был приоткрыт. Мария тоже молчала. Уйти так просто она уже не могла, а сказать ей было нечего. Наконец Завадский нарушил молчание.
— Черт… Не могу представить, что когда приду сегодня домой, ее там не будет. Я позвонил в Бюро добрых услуг и попросил прислать уборщицу. Она, конечно, все там уберет, но запах… — Мужчина поморщился. Затем взглянул на Марию и деловито осведомился: — Как вы думаете, запах может выветриться за один день?
— Если вы говорите о запахе лекарств и экскрементов, то вряд ли, — ответила Мария. — Он въелся в стены. Понадобится хороший ремонт, чтобы избавиться от него.
— Я тоже так думаю. — Завадский мотнул большой головой. — Вызову бригаду ремонтников, а сам перееду в общежитие. Кстати, у вас ведь в блоке вторая комната свободна?
— Да, — несколько растерянно откликнулась Мария.
Завадский сжал в пятерне пустой стакан.
— Вот и отлично. Сегодня же перееду.
И он снова взялся за бутылку. Потом сидел напряженный, не прислоняясь к спинке стула, пот выступал у него на лбу, но он этого не замечал.
Вдруг Максим Сергеевич слегка качнулся вперед, ухмыльнулся и с горечью проговорил:
— Человек в горе смешон. И выглядит еще смешнее, когда нет никакого повода для горя. Моя жена умерла, но для нее смерть была освобождением. А мое горе — это горе эгоиста. Горе ребенка, у которого отняли привычный мир и ничего не дали взамен. Послушайте, вы ведь экстрасенс? Что, если мы с вами устроим небольшой спиритический сеанс и вызовем ее сюда?
Мария отвела взгляд. Ей стало нестерпимо жалко Завадского. Поскольку тот ждал ответа, она сказала:
— Я не занимаюсь спиритизмом.
Завкафедрой снова откинулся на спинку стула.
— Жаль. Я бы хотел узнать, каково ей сейчас там.
Его лицо омрачилось, стало озадаченным, словно он пытался что-то прочесть, но свет был слишком тусклым. Когда он снова заговорил, голос прозвучал глухо и странно отдаленно, словно из подвала.
— Вы знаете… а ведь она мне изменяла.
В первую секунду Мария подумала, что ослышалась.
— Простите, я не…
— Жена изменяла мне, — повторил Завадский и медленно поднял на нее взгляд.
— Изменяла? — эхом откликнулась Мария, совершенно потерявшись.
Завадский кивнул:
— Да. С каждым встречным мужиком. Я должен был развестись с ней еще четыре года назад, когда в первый раз застукал ее в постели с другим. Но почему-то все медлил… Потом, уже заболев, она несколько раз просила меня убить ее. И я бы мог это сделать. Но не сделал.
— Вы не хотели отказываться от надежды, — тихо произнесла Варламова. — Вам не в чем себя упрекнуть.
Максим Сергеевич медленно перевел взгляд на бутылку, облизнул губы и горько выдохнул:
— Правда? Возможно, и так. Но что, если я просто мстил ей? Что, если хотел, чтобы она подольше помучилась?
Он взял бутылку и снова наполнил стакан.
Варламова окончательно растерялась. В его словах вполне могла быть доля истины. Конечно, она ни на секунду не допускала, что дело было только в мести. Но человек слаб и в слабости своей не забывает обид. Часто мы творим самые подлые и жестокие поступки неосознанно.
Мария смотрела, как Завадский пьет, и размышляла. Она была бы рада улизнуть из кабинета, но слово «улизнуть» совершенно не применимо к калеке, которая умеет только ковылять и не сможет сделать даже пяти шагов без своей проклятой трости.
Словно прочтя ее мысли, Завадский вдруг спросил:
— Трость действительно вам нужна? Или вы ходите с ней для солидности?
