— Зачем понадобилось приглашать их на сеанс? — спросила Мария.
— Так Коля хотел. Он часто заводил разговор о потустороннем мире, и над ним все смеялись. Вот он и задумал им показать… Мария Степановна, может, зайдем внутрь?
— Да, но сначала договорим. Что случилось во время сеанса, Антип?
— Ну… Было кое-что. Когда мы спросили дух Сабурова, что с ним случилось, блюдце со стрелкой стало указывать на буквы. А буквы стали складываться в слово.
— Какое слово?
Антип передернул плечами и помедлил с ответом.
— Это было слово «убийство», — сказал он через несколько секунд. — Настя попросила дух материализоваться и указать на убийцу, но тут у Вики Филоновой сдали нервы, она схватила блюдце и запустила им в стену.
— Что было потом?
Антип пожал плечами:
— Да ничего. Стас Малевич и Жиров стали смеяться. Эдик Граубергер, уходя, обозвал нас идиотами. А Витька Бронников сказал, что было забавно, но если мы еще раз попытаемся сделать из него дурака, он вышвырнет нас в окно.
— А вы действительно все это подстроили? — осведомилась Мария.
Он опустил взгляд и уставился на носки давно не чищенных туфель.
— Лично я ничего не делал. А что касается Насти… Ее расспросить уже нельзя. Простите, но мне все же пора идти.
Антип попрощался и двинулся к двери. Мария его не задерживала.
2
В холле ГЗ Варламова увидела большой портрет Насти Горбуновой, перевязанный черной лентой.
Под ним, на журнальном столике, стояла большая фарфоровая ваза с цветами. Больше всего почему-то белоснежных кал. Их упругие белые чаши были похожи на уши, настороженно вслушивающиеся во все, что происходит вокруг.
— Думаю, это самоубийство, — услышала Мария за спиной звонкий девичий голос.
— Да, — отозвался второй, — скорей всего.
Мария оглянулась. В паре шагов от нее стояли две девушки.
— Вы ее знали? — спросила их Мария.
Девушки окинули ее любопытными взглядами.
— Да, — ответила одна из них.
— Она правда была сумасшедшей?
Девушки усмехнулись.
— Настя тусовалась с готами, а у них у всех крыша не на месте, — сказала вторая. — Они все помешались на смерти.
Варламова повернулась и заковыляла прочь от портрета, постукивая тростью о мраморный пол. За спиной у нее послышался громкий шепот.
— Кто это?
— Не знаю. Но судя по виду — ее мамочка.
— Или бабушка.
Девушки захихикали. Мария стиснула зубы и ускорила ход.
На кафедре был один Завадский. Увидев Марию, он нахмурился. Затем встал, выдвинул для нее стул, подождал, пока она сядет, а потом сел сам, держась очень прямо.
— Как вам у нас? — поинтересовался завкафедрой.
— Нормально, — ответила Мария, не желая вдаваться в подробности.
Завадский помолчал, уставившись взглядом в стол.
— Мария Степановна, вы, конечно, уже слышали о погибшей девушке?
— Да.
— Ужасная смерть. Впрочем, любая смерть ужасна.
Он вынул из кармана пиджака маленькую жестяную коробочку, открыл ее, достал леденец и бросил в рот.
— Бросаю курить, — объяснил Завадский, перехватив удивленный взгляд Марии. Затем хрустнул леденцом и спросил: — Я слышал, вы решили ставить «Гамлета»?
Мария кивнула:
— Да. Мы уже начали репетиции.
— По-моему, глупая затея. Зачем отвлекать ребят от учебы?
— Постановка — ее часть. Вы ведь сами хотели, чтобы они попытались осмыслить иной стиль мышления. То, что творится в мозгах у Гамлета, должно заинтересовать их.
— Вряд ли их заинтересует сумасшедший, которого гложут бесконечные сомнения. Они для этого слишком большие рационалисты. Говорят, вы уже подружились кое с кем из ребят.
— Я бы не назвала наши отношения дружбой.
Завадский кивнул в знак того, что понимает, о чем она говорит.
— Мария Степановна, у меня к вам просьба. Пожалуйста, не пудрите ребятам мозги рассказами о мертвецах и призраках. Они сейчас в самом начале пути. Разум молодого человека нестоек и податлив.
— Вы хотели сказать: открыт всему новому?
Завадский отрицательно качнул головой.
— Нет. Именно нестоек. И не нужно подвергать его… ну, скажем так: различного рода искушениям. Ребята выбрали для себя путь науки. Мне бы не хотелось, чтобы они сворачивали с этого пути. Я заведующий кафедрой и чувствую ответственность за судьбу каждого из них. Исходя из всего вышесказанного.
Мария вздохнула.
— Вы упертый традиционалист и консерватор.
— Да. Я традиционалист и консерватор. И скажу прямо: я не хочу, чтобы вы проводили со студентами больше времени, чем того требует учебный план.
— Максим Сергеевич, я не собираюсь с вами ссориться. И не собираюсь обсуждать с вами тему неформальных отношений между преподавателями и студентами. Уверена, что вам этого тоже не хочется.
Завадский нахмурился. Марии показалось, что на его смуглых скулах проступил легкий румянец.
— Странный у нас с вами разговор, — хрипло проговорил он и отвел взгляд.
Мария подумала, что Завадский похож на усталого пожилого льва, попавшего в ловушку и не знающего, как теперь из нее выпутаться.
— Ладно, — сказал он, вздохнув. — Не знаю, зачем я затеял этот разговор. На фоне произошедших событий он совершенно неуместен.
В кармане у Завадского зазвонил мобильный телефон. Завадский достал трубку, мельком глянул на дисплей и приложил ее к уху:
— Слушаю вас.
Мария встала из-за стола и, тяжело опираясь на трость (почему-то под его взглядом она особо остро почувствовала свою ущербность), двинулась к двери.
Выходя, она столкнулась с Викой Филоновой, которая входила на кафедру.
— Здравствуйте, Мария Степановна, — поприветствовала та, почему-то отведя взгляд.
— Здравствуй. Хотя мы уже, кажется, здоровались.
— Ах да… — Вика воззрилась на Завадского. — Максим Сергеевич, можно?
Завадский прикрыл телефон ладонью и спросил:
— У тебя что-то срочное?
— Да, — отозвалась Вика.
— Хорошо, входи.
Как только дверь за Марией закрылась, Вика Филонова прошла к столу, обошла стул, на котором сидел Завадский, и, встав у заведующего кафедрой за спиной, положила руки ему на плечи.
Завадский нахмурился и строго сказал:
