– Ладно, иди-ка ты спать, Василиса. Завтра поговорим. Утро вечера мудренее, правда? Иди спать, Васенька…
Он медленно провел ладонью по ее щеке, по затылку, прижал на секунду голову к плечу. И услышал вдруг, как колотится ее сердце – быстро и волнующе трепещется, нежно и горячо, как пойманная в руки маленькая глупая птица. И, будто испугавшись, торопливо отстранил ее от себя:
– Спокойной ночи, Васенька…
– Ты не обиделся, Саш?
– Нет, что ты. Иди. Конечно же, не обиделся. Иди. Завтра поговорим…
19
А утром они все дружно проспали. Правда, и торопиться в это утро им особенно некуда было. Петькин бронхит пока только готовился окончательно сдать свои болезненно-температурные позиции, Василиса по причине вчерашней Сашиной драки в кафе в одночасье сделалась девушкой совершенно безработной, а Сашины походы по ремонту домашней всяческой техники назначены были лишь на послеобеденное время. Может, они бы и дальше еще спали, если б не телефонный звонок, такой неожиданный и такой, наверное, все это время долгожданный. Аллочкин, из далекого города Нюрнберга звонок…
Трубку стоящего на тумбочке возле постели аппарата взяла Ольга Андреевна. И растерялась сразу почему-то, узнав далекий невесткин голос, и захрипела волнительно:
– Да… Да, да, конечно, узнала… Что? Ой, я не понимаю ничего… Куда мне надо сходить?
От услышанного этого странного «надо сходить», прозвучавшего вдруг необычно из бабушкиных уст, Василиса тревожно подняла со своей подушки голову и уставилась на Ольгу Андреевну озадаченно. Кто же это мог просить ее «сходить» куда-то? Она уж год как из квартиры вообще никуда не выходит…
– Да, да, Алла, дети дома, конечно. Сейчас позову…
Сердце у Василисы от произнесенного вслух материнского имени моментально покатилось вниз и застряло где-то в пятках, отчего ноги сами собой приросли к полу, а вмиг обмякшее туловище никак не желало выкарабкиваться из продавленной старенькой раскладушки. Побарахтавшись так неуклюже с полминуты, она все же выбралась из провисшего почти до пола ее брезентового нутра и на ватных ногах дошла до протянутой к ней бабушкиной дрожащей рукой трубки, и услышала наконец материнский голос. И тут же всхлипнула и заплакала тихо, зажав меж зубами кулак – вот уж не думала, что так сможет раскиселиться от ее голоса… И поняла сразу – она, оказывается, очень, очень ждала этого звонка, хоть и уговаривала себя все время, что не ждет его даже ни капельки.
– Доченька, Васенька, не плачь! Ну ты что! Не надо, а то я тоже плакать начну… – верещала в руках у нее трубка весело и непрерывно. – Все же хорошо, Васенька! Я завтра за вами с Петечкой приеду, слышишь? Все хорошо, Васенька! Я вас заберу, мы будем здесь жить все вместе! Это Руди так решил, муж мой. Он даже настаивает, чтобы вы жили с нами! И тебя он хочет отправить учиться! В Сорбонну! Помнишь, как ты мечтала? Ну не плачь же, Васенька! Что ты! Как вы там жили хоть все это время?
– Хорошо… – громко всхлипнула Василиса и снова зажала в зубах свой кулак. Трубка в ее руке отчаянно и мелко тряслась, по горячим со сна щекам потоком неслись крупные слезы. Надо было что-то еще говорить матери, но она никак не могла взять себя в руки. Так часто бывает. Какой-то сбой наступает вдруг в организме от долгожданного радостного события, и все тут. И наоборот бы вроде, надо в этот момент песни петь, а вместо этого вдруг жутким спазмом горло сжимается…
– Васенька, а Петечка как? Вы здоровы? Ты в какой институт поступила? А Ольга Андреевна работает? А Петечка как учится? Руди его хочет в хороший лицей отдать…
Василиса вздохнула, чтобы набрать в грудь побольше воздуха, но не получилось у нее. Получился какой-то неприличный просто звук вроде громкой икоты, и все. Словно испугавшись этого звука, Аллочка на том конце провода замолчала, перестала сыпать своими правильно-материнскими заботливыми вопросами, только проговорила тихо, будто ее успокаивая:
– Ну ладно, Васенька, ждите меня завтра. Я где-то к обеду должна уже до вас добраться, и вы мне все, все расскажете. Надо только будет быстренько оформить все документы на ваш с Петечкой выезд… До завтра, доченька! Целую…
Василиса положила трубку, закрыла лицо руками, словно решила наконец заплакать по-настоящему. Слезы почему-то сразу куда-то пропали – вот странно. Совсем больше ей и не плакалось. Она постояла так еще с минуту, а когда убрала ладони с лица, увидела стоящих в дверях их с бабушкой комнаты Сашу и Петьку, взлохмаченных со сна и испуганных, с совершенно одинаково обалдевшими лицами.
– Вась, кто звонил? Это мама звонила, да? Что она тебе сказала? Ну что ты молчишь, Вась?
– Да, Петь, это мама звонила. Сказала, что она завтра приедет… За нами…
Петька замолчал вдруг. Стоял, застыв, будто маленькое изваяние в детской фланелевой пижамке, из которой давно уже вырос, смотрел куда-то сквозь Василису огромными зелеными материнскими глазами. Потом резко развернулся и выбежал из комнаты, с размаху упал на свой диван и зарылся с головой в одеяло, и замер там, скрючившись маленьким худым калачиком. Василиса подошла к нему тихо, положила ладонь поверх одеяла на спину, проговорила жалостливо:
– Ну, Петь… Ну, чего ты… Обижался на нее, да? Ты не обижайся, Петь… Она ведь за нами сюда едет… Говорит, что заберет нас туда… Она же наша мама все-таки… Ну прости ее, Петь!
– А бабушка как? – вдруг, откинув одеяло и сев лицом к ней, резко и ехидно спросил Петька. – Бабушку она тоже туда заберет, да?
– Ну, Петь, мама же не знает ничего про бабушку-то… Вот приедет, и сама все увидит… Не сердись на нее, не надо. Глупо это. Мы же все равно с тобой ее очень любим, правда? Чего теперь будем сами себе врать да обижаться? Ты же хочешь жить с мамой, я знаю…
– А ты?
– А что я? И я тоже хочу, конечно! Только мне пока бабушку нельзя оставлять. По крайней мере, пока она ходить не начнет…
– Васенька, и ничего такого ты и не думай даже! – прозвучал вдруг громко и возмущенно голос Ольги Андреевны из ее комнаты. – Я ничего такого от тебя просто даже слышать не хочу! Вы оба поедете жить к матери! Я и без вас тут справлюсь, я скоро ходить начну! А вам здесь нельзя оставаться, погибнете вы тут в нашей бедности-безысходности! И чтобы никаких таких разговоров я больше от вас не слышала! Нельзя вам такой шанс упускать…
– Бабушка! Ну что ты говоришь такое, в самом деле… Ну как, как ты справишься-то?
– Да то и говорю! И справлюсь! Я уже даже знаю, как… Иди лучше, помоги мне в кресло перебраться…
Саша, так и продолжая стоять в дверном проеме между комнатами, только вертел головой растерянно, оборачиваясь то на голос Ольги Андреевны, то на Василисин. Она прошла мимо него в бабушкину комнату, мягко тронув за плечо и улыбнувшись будто виновато – видишь, мол, какие у нас тут катаклизмы происходят… Он кивнул ей понимающе и понуро поплелся к себе, ошарашенный этой утренней новостью. Ему и в голову такое не приходило, что Василиса может вот так взять и запросто исчезнуть из его жизни. Потому что не может она исчезнуть. Потому что это будет просто катастрофа какая-то…
