– А как я могу помочь-то? – развел руками Сергунчик.
– Ну что значит, как? – терпеливо и вкрадчиво-проникновенно продолжила Марина. – Понятно, как. Материально, конечно. Зарплату, например, прибавить или разово поддержать…
– Тогда лучше разово…
Глаза Сергунчика вмиг посерьезнели, кожа на лбу скукожилась и принялась ходить толстой и мелкой складочкой. Сергунчик думал. С одной стороны, не хотелось, конечно же, выглядеть перед этой красавицей в невыгодном для себя свете, а с другой стороны, всем коняшкам материально не напомогаешься… Да и вообще странно как-то. Чего это он должен о судомойке какой-то думать? Она вообще сама по себе странная и непонятная, Коняшка эта. Раз так трудно ей, попросила бы помощи. Вон недавно Анжелка, официантка молоденькая, у него надбавку к зарплате себе выревела, как он ни сопротивлялся… А он и дал. Потому что хорошая девка, своя. Безотказная во всех абсолютно смыслах. А Коняшке-то за что? Но раз эта красавица просит…
– Хорошо, Мариночка, я ей помогу, конечно. Как ты думаешь, сто долларов ей хватит?
– Ну-у-у… Сергей Сергее-е-е-ич… – протянула Марина разочарованно, откинулась на спинку стула и замолчала презрительно.
– А сколько? Двести? – торопливо поправился Сергунчик.
Марина молчала. Протянув руку, начала выстукивать толстенькими нарощенными ноготками нервную дробь по белой крахмальной скатерти.
– Триста?! – ахнул Сергунчик и тут же пожалел о сказанном. Слово-то не воробей, вылетит – не поймаешь…
– Ну, это еще туда-сюда… – медленно произнесла Марина и убрала со стола руку, и снова улыбнулась дружески. – Как хорошо, что я в вас не ошиблась, дорогой мой Сергей Сергеич! Вы действительно оказались очень чутким, добросердечным и отзывчивым человеком!
– Да я-то чего, Мариночка! Это вы, вы поразили меня в самое сердце! Вы такая умница, такая красавица, да еще к тому же и добрейшей души человек – о других вон как печетесь…
Так, изображая невольно петуха и кукушку из известной всем еще со школьных времен басни, они остались очень довольны друг другом, и Марина, пропустив мимо ушей «умницу-красавицу» как само собой разумеющееся, скромно пожала плечиками, согласившись будто только на «добрейшую душу». Опустив свои красиво подкрашенные глазки, она выдержала обязательную минутную паузу и снова подняла их на Сергунчика, хлопнув ресницами благодарно и наивно. Потом произнесла скромно:
– Ну что вы, Сергей Сергеич… Надо же помогать друг другу, что вы… И все мы люди в конце концов…
12
Неприятный осадок в душе после кухонной этой беседы с Мариной никак не проходил. Занимаясь мелкими домашними делами, Василиса все время мысленно возвращалась к тому разговору и не понимала сама, что ее больше возмущает – поведение гостьи, странная эта ее просьба или совершенно, ну совершенно дурацкое обвинение в том, что она на Сашу запала. Потом вспомнилось ей вдруг, как говаривал отец в таких случаях – если сердишься на человека очень уж сильно, то это значит всего лишь, что он тебе правду сказал… Она даже вздрогнула от этой мысли и еще яростнее начала терзать теркой толстенькую морковку, и одернула сама себя решительно и с возмущением – только этого ей сейчас не хватало. Глупости какие. Нет, нет и нет. Ну просто совершенно наглая женщина эта Марина, ну просто совершенно глупая и несет всякую чушь…
Из неуютно-яростной этой задумчивости вывел Василису дверной звонок. Бросив на стол недотертую морковку и наскоро ополоснув руки, она быстро прошла в прихожую, открыла дверь и недоуменно уставилась на стоящую за порогом девчонку в красной вязаной шапке с помпоном, с торчащими из-под нее в разные стороны кудряшками, ранцем за плечами и огромным пакетом, ручки которого уже с трудом удерживались в отчаянно сжатом из последних сил маленьком кулачке. Василиса было уже открыла рот, чтоб спросить, не ошиблась ли девчонка дверью, но тут до нее вдруг дошло…
– Колокольчикова?! – ахнула она, приложив ладонь к груди и удивленно продолжая разглядывать очень тоненькое, трогающее своей хрупкостью душу и отчаянно-белобрысое создание. – Ты ведь Лиля Колокольчикова, да?
– Да. А откуда вы меня знаете? – пропищало создание довольно-таки уверенным голоском и подняло на Василису удивленные и в самом деле колокольчиково-васильковые яркие глаза. – Я, собственно, к Барзинскому, ну, к Пете то есть, пришла… Он же болеет, я ему фрукты принесла и задания домашние, по русскому языку и математике…
– Заходи, Колокольчикова! – широко улыбнулась и так же широко открыла ей дверь Василиса. – Раздевайся, проходи вон туда…
Проходя по коридору на кухню, она заглянула мимоходом в Петькину комнату и улыбнулась понимающе, увидев в открытую дверь, как братец торопливо сматывает с горла старую бабушкину шаль. Да уж. Она его понимала. Что же это – такая дама в гости пришла, можно сказать, мечта всей Петькиной жизни сама к нему в дом заявилась, а он тут валяется практически в неглиже… Обернувшись от кухонных дверей к Колокольчиковой, уже снявшей куртку и направляющейся к Петькиной двери, Василиса произнесла уважительно:
– Я сейчас вам чаю принесу, ребята…
А подойдя через полчаса с подносом с чайными чашками к двери, услышала вдруг, как девчонка говорит заботливо и тревожно:
– Нет, ты совсем, совсем болен, Петр. Пожалуй, не будем сегодня заниматься…
«Ух ты, а слог-то какой!», – с восхищением произнесла про себя Василиса. Ай да Колокольчикова, ай да молодец… Нет, совсем, совсем не дура оказалась губа у ее братца. Ей даже захотелось почему-то сделать книксен, когда она, поставив перед ними дымящиеся чайным паром чашки, повернулась со своим подносом к двери. И правда, хорошая девчонка какая, не зря он ее стихами хотел поразить. Прерий душистых цветком…
Вспомнив эту когда-то их всех рассмешившую, придуманную Сашей строчку, она невольно вернулась к старым своим мыслям, но уже без прежнего яростного раздражения, словно на пути у нее взял да и вырос из-под земли этот самый дурацкий цветок душистых прерий. А может, он и в самом деле какой-нибудь красивый, нежный и пахучий, этот цветок, и ничего такого смешного и дурацкого в нем и нет на самом деле…
– Простите, пожалуйста, мне нужна ваша помощь, – вздрогнула Василиса от прозвучавшего за спиной ровненько-писклявого милого голоска Колокольчиковой и обернулась к ней удивленно и с готовностью.
– Да, конечно, слушаю вас…
– Вы не могли бы дать мне чистую салфетку или полотенце? У Петра, знаете, очень уж лоб горяч, я хочу ему компресс сделать…
– Да-да, конечно же, – засуетилась Василиса, доставая из ящика свежее льняное полотенце. – Вот, пожалуйста…
И опять, черт возьми, захотелось ей сделать книксен перед этой девчонкой, и опять она чуть не рассмеялась вслух навстречу этому странному позыву. Что ж это за день такой сегодня, господи, прям с утра не задался. То злость на нее нападает, то смех беспричинный… А в следующую минуту, наблюдая, как Колокольчикова неловко выжимает над раковиной смоченное в ледяной воде полотенце, смешно и трогательно напрягая замерзшие прозрачные ладошки, она вдруг чуть не расплакалась отчего-то…
