– Тати, ай тати. Папу убили. Маму убили. Тебя тоже убили?
– Да, – отозвалась бесцветным голосом Шаракан, – да.
В тот страшный день Оваким отрекся от Бога. Нет, он не винил Его в том, что случилось, не таил обиды, не выспрашивал, где Тот был, когда надрывались колокола Большой церкви. Он просто вычеркнул Его из своей жизни – безвозвратно и навсегда.
3
Перекресток трех дорог находился в самом оживленном месте городка – в центральной его части. Но старые бердцы обходили его стороной – раньше тут стояла каменная церковь, которую в 1934 году снесли большевики. Спустя время на том же месте они возвели здание милиции. Нелепое, низкорослое, в редком вкраплении мутных окон строение ничего, кроме презрения, у стариков не вызывало.
Обычно Тамар обходила перекресток за три версты, но сегодня пришлось сделать исключение – на что только не пойдешь ради правнучки! Переходить на ту сторону, где раньше стояла церковь, она не стала, но несколько раз резко тряхнула растопыренной пятерней. Девочка поежилась – это был очень нехороший жест, так проклинали или желали чьей-то смерти.
– Нани, ты чего?
– Ничего этим иродам, которые церковь снесли, не будет, зато я душу отведу. – Тамар взяла лопату в правую руку, сделала несколько круговых движений кистью левой. – Рука затекла. Ты обойди меня и иди с другой стороны. Только не прикасайся к лопате, тебе нельзя.
Шли они долго, обе порядком подустали. Городок был маленький – почти деревня, на первый взгляд – с пол-ладони, но пешим ходом его было не обойти – каменистые дороги, нескончаемые заборы с низко свисающими ветвями фруктовых деревьев – чтобы пройти вдоль такого забора, приходилось петлять по тротуарам, а иногда выходить на проезжую часть. Несколько раз Тамар останавливали знакомые – просто поздороваться и узнать, куда это она такая противоречивая – в шелковой косынке, длинном крахмальном фартуке и с лопатой – собралась. Тамар торопливо отвечала на приветствия и шла дальше, объясняя всем, что вступать в долгие разговоры ей недосуг – важные дела.
– Может, помочь тебе лопату донести? – предлагали ей.
– Не надо, – отрезала Тамар, – я сама.
– А лопату почему не даешь донести? – спросила Девочка.
– Я забыла спросить у знахарки, можно ее передавать кому-то еще или только тебе нельзя к ней прикасаться, – пропыхтела Тамар. – Она ведь над лопатой тоже пошепталась.
– Зачем пошепталась?
– Мне откуда знать? Раз пошепталась, значит, надо.
– Нани, а откуда ты ее знаешь?
– Я всех тут знаю, чай не маленькая уже! Не отвлекай меня разговорами, силы и так на исходе.
Наконец они добрались до перекрестка. Тамар приложила ладонь к глазам, выглядывая кого-то на той стороне улицы, громко прочистила горло, крикнула:
– Карапет, ай, Капарет! Каро!
Девочка вытянула шею, чтобы рассмотреть того, к кому обращалась прабабушка. В тени высокого клена переминался с ноги на ногу молоденький постовой – в новой, с иголочки, форме и фуражке. На зов Тамар он откликаться не стал, только дернул плечом и сильно покраснел.
– Иди сюда, – топнула ногой Тамар, – чего смотришь?
Постовой раздумывал с секунду, потом махнул рукой и перебежал дорогу. Девочка завороженно наблюдала за тем, как на его груди, в такт бегу, мотается серебристый свисток.
– Зачем вы меня Карапетом зовете? – обиженно прогундосил постовой, в длинном прыжке преодолевая расстояние от края тротуара до того места, где, облокотившись на черенок лопаты, стояла Тамар.
– Здрасьте пожалуйста! А как тебя звать?
– Товарищ милиционер!
– Товарищ милиционером пусть тебя мать зовет, ясно? Кстати, как ее давление?
– Скачет. Бабушка Тамар, мне на посту надо находиться. Движение регулировать.
– Вот как раз затем я тебя и позвала. Будешь движение регулировать. Мне нужно небольшую яму выкопать и кусок мяса зарыть. Надо, чтобы ты машины от меня отгонял.
Карапет заполыхал щеками.
– То есть как это?
Вместо ответа Тамар шагнула на проезжую часть. Старый «запорожец», взвизгнув тормозами, вильнул боком и объехал ее стороной.
– Мать, ты смотришь куда идешь? – высунулся в окно усатый водитель.
Тамар даже оборачиваться на него не стала.
– Стой где стоишь, не приближайся ко мне, – велела она Девочке и принялась копать.
Карапет махнул рукой, сдвинул фуражку на затылок и, отчаянно жестикулируя и пронзительно свистя, принялся регулировать движение. Водители притормаживали и аккуратно объезжали место, где ковырялась лопатой Тамар.
Земля на проезжей части была плотно утрамбована колесами машин, поэтому копать было сложно. Но Тамар не сдавалась.
– Или я тебя, или ты меня, – приговаривала она, громко хекала и, наваливаясь худеньким плечом на черенок лопаты, ковыряла землю. Через какое-то время дело пошло легче – под твердым заезженным настом обнаружился податливый мягкий слой почвы. Девочка с замиранием сердца наблюдала, как прабабушка роет яму, и вздрагивала каждый раз, когда на перекрестке появлялась новая машина.
– Вы только хорошо защищайте нани, ладно? – не выдержав, обратилась она к постовому.
– Делаем что можем, – напустил тот туману и крикнул, срываясь на фальцет: – Люди, расходитесь, чего вы тут не видели?
На тротуаре собралась небольшая толпа, человек десять прохожих. Прислушиваться к словам милиционера они не стали. Все с интересом наблюдали за Тамар.
– Заговоренное мясо закапывает? – наклонилась к Девочке какая-то высокая полная женщина.
– Да. Страх мне снимает.
Тамар на зевак не обращала внимания. Она выкопала яму, положила туда мясо и закидала его землей. Прошлась несколько раз туда и обратно, выравнивая землю туфлями.
– Ну вот, – вздохнула удовлетворенно, – остальное доделают проезжающие машины. Скоро и следа не останется от того места, где мы зарыли мясо.
Она прислонила к плечу лопату, сдернула с головы косынку и утерла пот с лица.
– Идите на тротуар, бабушка Тамар, – взмолился Карапет.
– Иду уже, сынок, – покладисто отозвалась Тамар, – спасибо тебе, выручил.
Прохожие пошли каждый по своим делам. Осталась только высокая женщина. Она забрала у Тамар лопату, подала руку, помогая взобраться на высокий борт тротуара.
– Кто заговаривал страх? – спросила она шепотом.
– Забел.
– А меня пять лет назад Аничка заговаривала.
– От чего?
– От бесплодия.
Тамар накинула на плечи платок, забрала у женщины лопату. Пожевала губами.
– Не помогло?
– Нет.
