А две группы парней, захваченные невероятным зрелищем за секунду до того, как сшибиться в свирепой свалке, еще несколько минут стояли, увязнув в напружиненной тишине. Будто опасались: шелохнется кто-нибудь из них — и тот, кого они называли Гуманоидом, снова поднимется, чтобы закружиться в своем чудовищном танце. И кто знает — не обрушится ли он на них, не найдя больше ничего, что можно крушить?..
Боевой азарт у тех, кто еще недавно жаждал крови, испарился полностью.
Олег не поднимался. Но подойти к нему долго никто не осмеливался.
* * *
Съемка велась в помещении самого обыкновенного школьного класса. Камера, установленная на первой парте среднего ряда, держала в центре кадра пустующий стул, за стулом на стене располагалась чисто вымытая доска, на полочке под которой можно было увидеть поролоновую губку и несколько разнокалиберных кусков белого мела.
— Ужас какой… — прозвучал молодой взволнованный женский голос, обладательница которого находилась, судя по всему, позади работающей видеокамеры. — Вы слышали, что они говорят? А я еще вам не верила…
— Да, воспитанники этого детдома — детишки необычные, мягко говоря. Я, между прочим, с самого начала подозревала нечто подобное, — этот голос, нисколько не взволнованный, а напротив, уверенный и властный, принадлежал другой женщине, постарше. — А уж когда своими глазами увидела, как эти самые детишки выпрыгивали из окон… чтобы броситься на ОМОНовцев… На взрослых здоровых парней! На представителей власти! Ты, Люда, человек опытный; ты мне скажи — это что же тут с ними сделали, а? В кого превратили? Это же… тоталитарная секта какая-то!
— Ужас, ужас!.. — продолжала сокрушаться Люда. — Бедные искалеченные дети. Вы ведь слышали, какие у них суждения, какая оценка реальности. Ужас!
— Так, — прервала ее Елизавета Сергеевна, — сокрушаться потом будем. Сейчас надо работать. Давайте следующего!
Через секунду раздался дверной скрип, и в кадре появился приземистый крепкий подросток, огненно-рыжий, конопатый и курносый, удивительно похожий на подросшего мультяшного Антошку, того самого, которого более сознательные товарищи безуспешно зазывали на уборку урожая картофеля. Паренек остановился у стула, хмуро и недоумевающе посмотрел в объектив камеры.
— Садись, садись, мальчик, — профессионально ласково пригласили его. — Как тебя зовут?
Рыжий уселся, чуть ссутулясь, положил руки на колени.
— Сергей Жмыхарев, — ответил он, смотря настороженно, исподлобья. — Старшая группа, одиннадцатый класс.
— Сережа, меня зовут Людмила, я психолог. Я здесь, чтобы побеседовать с вами, воспитанниками, понять, что происходит в вашем детском доме, и, если нужно, помочь. Ничего не бойся, все, что ты скажешь, останется между нами. Никто из воспитателей ничего не узнает.
— Узнают, — с некоторым даже вызовом возразил паренек.
— Что? Почему это?
— Потому что я сам расскажу.
— Сережа, никто не имеет права заставлять тебя рассказывать, о чем мы здесь с тобой говорили.
— Никому и не надо меня заставлять. Я же сказал: я сам.
Психолог Людмила помедлила немного, прежде чем заговорить снова.
— Сережа, — проникновенно выговорила она, — а ты тоже состоишь в… группе ребят, которых воспитатель Алимханов заставляет заниматься… по особой программе?
— О которой министерство образования ни малейшего понятия, кстати, говоря, не имеет, — раздался голос Елизаветы Сергеевны.
— Да, — ответил паренек. — Занимаемся. Только это никакая не группа. И никто никого не заставляет. Нуржан… Нуржан Мухаметович, то есть, взошел на первую ступень Столпа и помогает достичь того же всем, кто этого хочет. То есть, по-настоящему хочет. Сперва-то многие к нему набежали, а потом больше половины отсеялось… Потому что трудно. Я тоже сначала… отсеялся. Но через недельку вернулся.
— А почему вернулся, Сережа? Как Алимханову удалось тебя уговорить?
— Да не уговаривал он! — воспитанник Жмыхарев даже поморщился досадливо. — Совсем все не так… Постигать даже и первую ступень Столпа Величия Духа тяжело, очень тяжело. А, когда ты делаешь что-то… ну, совсем трудное, всегда тянет бросить. Постоянно спрашиваешь себя: «Зачем мне это нужно?» Ну и… бросаешь. А вот если осознаешь, зачем тебе это нужно, уже все становится по-другому. Тогда у тебя появляются силы, достаточные, чтобы продолжать.
— А зачем же тебе, Сережа, было нужно постигать эти самые ступени?
— Затем, что я вижу, как много вокруг неправильного и несправедливого, и не хочу молчать, а хочу действовать. Должен действовать. А чтобы хоть что-то попытаться изменить, надо многое уметь.
— Да где ж ты столько несправедливостей-то умудрился разглядеть? Не всему, Сережа, что тебе воспитатели говорят, можно верить. Ох, не хотела я это вслух произносить, но пришлось вот. Потому что такие у вас, как выяснилось, воспитатели…
— А вы знаете, как в детдом попадают? — прищурился паренек. — Кто-то с рождения здесь, никогда родителей не видел, а кто-то и помнит, по какой причине тут оказался. И не у всех таких родители алкашами и нарками были… Кого-то с мамой-папой разлучили, потому что органы опеки посчитали, что, коли ремонта в квартире давно не делали, значит, ребенок в такой квартире жить не должен. У кого-то родителей на производстве или в горячих точках покалечило, а на пенсию по инвалидности и на ветеранские не то, что детей, себя прокормить и одеть нельзя… Продолжать?
— А ты-то сам, Сережа?..
— Я-то? Мне пять лет было, когда по дороге на дачу наша машина в лобовое попала. Отец с матерью насмерть, а мне ноги переломало. Может, знаете Кузовника Алексея Матвеевича?
— Конечно. Начальник областного ГИБДД, кто же его не знает…
— Он тогда старшим следователем был — когда в нашу машину спьяну влепился. И ничего, карьера Алексея Матвеевича не пострадала. Просто потому, что некому было доказывать его виновность — у меня только бабушка осталась. Да и она всего два года прожила после всего этого. А если бы тогда рядом с нами был Нуржан или Евгеша… Или сам Олег…
— А Олег это кто?
— Это… Неважно. Да что вам говорить… Ничего вы не понимаете.
— Так объясни нам, глупым! — снова вступил в разговор властный голос Елизаветы Сергеевны. — Эх, и запудрили же вам мозги! В жизни всякое бывает, что ж теперь, всех и каждого винить за те несчастья, которые с тобой когда-то произошли?..
— Елизавета Сергеевна, пожалуйста… Сережа, ты зря говоришь, что я не понимаю. Я, милый мой, всю жизнь сталкивалась с подобными явлениями. Видишь ли, подростки зачастую выбирают примером для подражания кого-то, кто очень-очень не похож на других. Кого-то, кто бросает вызов общепринятой системе ценностей. Тебе сейчас, наверное, очень хочется походить на… Нуржана Мухаметовича. Ну как же! Ведь он такой сильный! Такой ловкий. Кого угодно может побить одной левой! И к тому же, так красиво говорит о справедливости!.. Да, Сережа?
