Кроме худого мужчины и парня-азиата, во дворе осажденного Саратовского детского дома номер четыре, никого не было. Пустой двор безмолвно скалился металлическими конструкциями спортивной площадки, сумрачно хмурился безлистными кустами, растущими вдоль стен здания, из окон всех трех этажей которого молча наблюдали за разворачивающимися у ворот событиями воспитанники старших и средних групп. Малышей от греха подальше спрятали по спальням.
— Немедленно отойдите от ворот! — вел свое заунывное заклинание мегафон. — Освободите проезд для техники!
— Пересолин! — вдруг выкрикнула крупная женщина голосом таким пронзительно властным, что мегафон тут же покорно смолк. — Евгений Петрович, скажите своему подчиненному!.. Прекратите безобразие! Решение о переселении воспитанников уже принято! Чего вы добиваетесь?
Высокий остановился.
— Пересолин! — моментально вклинился начальственным баском один из солидных мужчин. — Напоминаю, что сопротивление органам охраны порядка преследуется по закону! Прекратите творить беспредел!
— Беспредел?! — выкрикнул Евгений Петрович и взмахнул руками так, что несколько листков вылетели из его пальцев. — Это я творю беспредел?! Это ваши действия незаконны! Разбирательство еще не закончено, опти-лапги! Мы до генеральной прокуратуры дойдем!..
— Послушайте, Евгений Петрович… — начала было снова женщина, но солидный мягко положил ей руку на плечо. И продолжил сам. На этот раз в его голосе без труда прочитывалась угроза:
— На тебя уже два дела заведено, мало? Какая к черту прокуратура? О себе подумай…
Пересолин топнул ногой и оскалился. Губы его молниеносно шевельнулись, выдавив бесшумное матерное ругательство. ОМОНовцы с новой силой навалились на ворота.
* * *
— Вот сволочи пиджаки… — шептал Валька, — сволочи, сволочи…
Очки его давно сползли на нос, но он не замечал этого, не поправлял их.
— Почему Евгеша с Нуржаном запретили нашим парням вмешиваться, а? — в который уже раз непонятно у кого спросил Виталик. — Да они бы этих гадов в одну минуту узелками завязали. И тачки их поганые в лепешки расплющили… Почему, а?
— Сволочи… — не слушая и не слыша его, повторил Валька так глухо, точно у него было пережато горло.
— Сволочи, — поддакнул Виталик. И в который раз ответил сам себе: — Почему? А чтобы не говорили потом, что, мол, воспитанниками прикрываются…
Оба пацаненка, Валька и Виталик, из спален, конечно, ускользнули. Как не ускользнуть, когда такое происходит! Они нашли себе удобный наблюдательный пункт на тесном подоконнике чердачного окошка.
— У меня самострел был… когда я еще дома жил, — возбужденно шептал дальше Виталик. — Такой… не на прищепке с резинкой, а с пружиной от матраса. Камнями пулялся. Знаешь, как бил? Если с земли стрелять, на четвертом этаже стекла вышибал, честно. Сейчас бы я этих пиджаков из того самострела… Забегали бы у меня.
— Сволочи…
— Ты чего как заведенный? Вальк?
Виталик толкнул было в плечо товарища, но тут же ойкнул и отдернул руку:
— Больно! Током бьешься, блин!
— Смотри! — хрипловато прошептал Валька и поправил-таки очки. — Мария показалась!
— Ага, — подтвердил Виталик, увидев, но не придав факту появления во дворе нового действующего лица большого значения. — Эх, какой у меня самострел был! Тяжелый, зато бахал, как пушка!
Пожилая полноватая женщина спустилась с крыльца главного входа в детдом и неожиданно быстрой походкой направилась к воротам, которые все так же невозмутимо удерживал закрытыми Нуржан. Навстречу к женщине кинулся от ворот Евгений Петрович:
— Мария Семеновна, я же говорил, не стоит вам здесь… Вернитесь в здание! — он предпринял неуклюжую попытку остановить ее, но она решительно от Евгения Петровича отмахнулась.
— Я хочу сделать заявление для прессы! — еще на ходу громко сказала она и, добравшись до ограды, поманила рукой, просунутой между прутьями, тонконогого телекорреспондента. — Молодой человек! Вы, с камерой… Можно вас на минуту?
— Мария Семеновна! — подбежал к ней Пересолин. — Не нужно! Какие тут заявления для прессы, они танки сейчас подгонят, с них станется…
— Немедленно отойдите от ворот! — с новой силой взвыл мегафон. — Освободите проезд для техники. Немедленно отойдите от ворот. В противном случае будет применена сила!
— Молодой человек! — повысила голос, не обернувшись к Евгению Петровичу, Мария Семеновна. — Молодой человек с телевидения!
Тонконогий в тот момент был занят интервьюированием крупной дамы в шубе. Она что-то внушительно объясняла в камеру, часто демонстрируя в кадр официального вида бумаги, густо запятнанные понизу черными и синими печатями. Услышав оклик, корреспондент дернулся было, чтобы повернуть камеру на голос Марии Семеновны, но дама по-хозяйски ухватила начавший круговое движение объектив и вернула его в исходное положение. Один солидный господин, с нескрываемым интересом разглядывавший Марию Семеновну, наклонился к стоящему рядом и о чем-то спросил. Было слышно, как тот, кому предназначался вопрос, ответил:
— Бывшая директор этой богадельни…
ОМОНовец с мегафоном, видимо, каждую секунду ожидавший, что сопротивление Нуржана вот-вот будет сломлено, устал ждать. Опустив свой душераздирающий прибор, он скомандовал:
— Второй, третий! Давай через верх!
От четверки камуфляжных, безуспешно пытавшихся распахнуть створки ворот, отделились двое. Отбежав чуть в сторону, они по очереди быстро перемахнули через ограду и бросились к Нуржану. В ту же секунду наперерез им устремилась Мария Семеновна:
— А ну, прочь отсюда!
Евгений Петрович успел перехватить Марию Семеновну, одновременно предупреждающе крикнув:
— Нуржан, сзади!
Но воспитатель Алимханов и без него заметил опасность. Не убирая рук с прутьев ворот, он встретил одного из нападавших прямым толчком ноги в корпус.
Для несильного, в общем-то толчка, эффект получился в прямом смысле выражения сногсшибательным. ОМОНовец отлетел на несколько шагов назад, рухнул спиной на землю и еще проехался на спине пару метров. Второй камуфляжный сразу передумал бросаться на Нуржана, на секунду остановился, вытащил короткую дубинку… и затоптался на безопасном расстоянии, ссутулившись, как борец перед броском.
— Прекратить сопротивление! — снова загрохотал мегафон. — Иначе будут применены спецсредства!
Солидные господа заволновались.
— Ты посмотри, что делают! — ахнула дама. — ОМОН бьют! Ну, куда ты вертишь камерой, снимай, снимай… Это ж видеодоказательство! Это ж… уголовка в чистом виде!
— Не сметь! — пронзительно закричала Мария Семеновна, вырываясь из цепких рук Пересолина. — Не сметь! Не сметь! Не сметь! Не…
Лицо ее вдруг побелело, мгновенно, целиком. И Мария Семеновна обмякла, уронив голову.
