Антон не смог ответить. Несмотря на то, что не так давно и сам задавался этим вопросом.
— Это объясняется тем, — веско проговорил Магнум, — что Трегрей шел к Елисееву не воевать. У него не было цели сокрушить и покарать.
Тут Магнум смолк и в упор посмотрел на подчиненного. Антон взял в горсть чисто выбритый подбородок.
— Не могу сообразить… — сказал он. — И… что же у него была за цель?
— Начиная конфликт, — снова заговорил Магнум, — Трегрей явно пребывал в неведении относительно специфики российских реалий, в частности, системы отношений власти и общества. Или так: представление об этой специфике у него было, но детдомовец на него предпочел не ориентироваться. С другой стороны, он совершенно точно имел… и имеет сейчас ясное представление о какой-то иной системе взаимодействия государства и населения. О системе, функционирование которой каким-то образом гарантирует безукоризненное исполнение законодательства. Первоначально у нас, естественно, возникла мысль, что Трегрей прибыл откуда-то из-за рубежа. Но очень скоро от этого варианта пришлось отказаться. Ведь по большому счету, что Россия, что Европа, что Штаты — не так уж сильно государства различаются. Там система государственного администрирования предельно… я бы сказал, запредельно бюрократическая, чем обусловлено множество определенных проблем в общественных сферах. У нас же большинство проблем проистекают как раз от того, что наша система — откровенно антибюрократическая…
Магнум внимательно посмотрел на Антона и счел нужным уточнить:
— То есть, решение того или иного вопроса почти всегда выходит за правовые рамки, что для бюрократизма недопустимо, и ведется именно в частном порядке, в режимах: «договориться», «проплатить» или «вам по поводу меня звонили»… Итак, вернемся к нашей теме. Пытаясь сподвигнуть власть разобраться с негодяем Елисеевым, Трегрей не только не получил желаемого эффекта, но и добился того, что на него и его друзей было оказано давление. Сила противодействия оказалась такой, что система, с которой Олег вошел в контакт, начала убивать. Такой исход поставил его в тупик. Происшедшее, как мне видится, попросту не воспринималось его сознанием. Поэтому истинная цель, с которой он отправился к Елисееву, была такова: разобраться с тем, что происходит, понять, где им допущены ошибки — и понять как можно быстрее. Что было возможно только, так сказать, в «full contact», лицом к лицу с противником. Ну, а что из этого вышло, нам известно. Жаль только… — Магнум изогнул правую бровь, — не так подробно, как хотелось бы… Понимаешь, Антон?
— Да. Да, теперь понимаю.
— Откуда мог прибыть в Саратов Трегрей, нам установить не удалось. Более того, мы даже более или менее упорядоченной версии на этот счет не имеем. Мы знаем только то, что есть некий Олег Гай Трегрей, называющий себя урожденным дворянином, человек без прошлого, способный изменять действительность в соответствии с собственными принципами справедливости, убежденный, что знает, как должно быть. И самое удивительное, что некоторые из наших соотечественников, с Трегреем соприкоснувшиеся, легко и быстро перенимают у него эту убежденность. И эта убежденность, эти принципы сплачивают их, делая своего рода… соратниками. — Старик помолчал немного, словно взвешивая это слово. И кивнул сам себя, найдя, видимо, такое определение наиболее точным. — Олег, как мы знаем, проходя срочную службу в армии, поддерживает связь с воспитателями своего детдома. Которые в свою очередь (есть у нас такие данные) не теряют контактов с некоторыми другими гражданами, имевшими прямое отношение к известным тебе недавним событиям в Саратове. Но и это еще не все… — Магнум взял паузу, значительно посмотрел на подчиненного и отчетливо и как-то со вкусом выговорил: — Столп Величия Духа!
— Столп Величия Духа! — Антон кивнул, улыбнулся и прищелкнул пальцами. — Оч-чень интересная часть информации, касающейся Трегрея! Насколько нам известно, это что-то вроде особого боевого искусства, основанного на медитативных практиках. И распространенного, условно говоря, исключительно в пределах четвертого саратовского детского дома. Следует полагать, что именно Олегом и распространенного…
— Мне кажется, это нечто большее, чем боевое искусство, — заметил Магнум. — Впрочем, прояснить этот вопрос надлежит тебе, Антон… Итак, что же у нас получается? Зачатки организации, во главе которой стоит человек, обладающий навыками и способностями, о которых мы, кстати говоря, еще слишком мало знаем; человек имеющий стремление и возможности изменить существующий порядок на какой-то другой, для нас пока не совсем понятный, а для него, безусловно, вполне конкретный. Такого человека, Антон, лично я не желал бы иметь в качестве противника. Понимаешь, о чем я?
— Конечно, — ответил Антон. — Понимаю.
— Вот и хорошо, что понимаешь. Потому что дело «детдомовца» отныне целиком и полностью на твоем отделе — о чем, впрочем, ты уже догадался. Как глава отдела, сам распределишь, кому и чем заниматься.
— Слушаюсь, Герман Борисович.
— На данный момент вот тебе основные направления: первое — дай указание Глазову, чтобы он предпринял попытку завязать с Трегреем отношения сотрудничества. Второе — установи наблюдение за детдомом. Все ясно?
— Да, Герман Борисович, — ответил Антон.
— Вот и хорошо. Сегодня же разберемся с формальностями: допусками, разрешениями… ну, сам понимаешь. И начинай работать.
* * *
На обед давали перловку с рыбными котлетами, щи из кислой капусты и компот из сухофруктов.
Олег прибыл в часть как раз перед обедом. И теперь, стоя почти в самом конце очереди, ощущал себя заключенным в некий пузырь, мутные стенки которого хоть и пропускают свет, но надежно отгораживают его от окружающих. Всякий, на кого Олег смотрел, отводил взгляд. Всякий, с кем он пытался поздороваться, отворачивался, не отвечая на приветствие. Ситуацию, несомненно, следовало прояснить, и Трегрей, не без основания предполагая, что сейчас сделать этого не удастся, решил подождать до того момента, когда он усядется за столом со своей «бандой».
Командор (голова его была укутана в бинтовую повязку) уже сидел на своем обычном месте — спиной к раздаточной. Рядом с Командором, на стуле, который, как правило, занимал Двуха, помещался почему-то Андрюха Поморов (чаще называемым Дроном) — молчаливый, вечно угрюмый парень, из призыва Олега, но выглядящий много старше своих девятнадцати. Напротив Дрона, высоко выпрямившись над миской, степенно и со вкусом хлебал борщ здоровяк Петухов. Четвертый стул стола «банды» был свободен.
Олег поискал глазами в гулкой, гомонящей и лязгающей столовой Женю и Игоря.
Двуха сидел у окна вместе с Гусевым, Мазуром и Кисой. Трое старослужащих уже закончили трапезу, но освобождать места явно не собирались. Двуха же успел съесть только первое. Миска с остывшей перловкой стояла перед ним нетронутой. И причина такой нерасторопности прожорливого вообще-то парня была очевидна: Игорь о чем-то рассказывал, рассказывал очень темпераментно, подпрыгивая на стуле и то и дело рисуя обеими руками в воздухе очертания то ли снеговика, то ли гитары… Судя по гоготанью дедов, повествовал Двуха о чем-то явно похабном.
