Накинулись на еду, как будто неделю не ели, а утолив первый голод, принялись за пиво. Благодать! Что может быть лучше застолья со старым знакомым, боевым товарищем. Ничто не сближает, не сплачивает так сильно, как пережитый совместно бой. Ярость битвы, кровь, опасность, ликование оттого, что уцелел, выжил.
– Рассказывай, как живёшь? – попросил Алексей.
– Лучше бы я рядовым гридем в Переяславе был, чем здесь десятником.
– Что так?
– Каждый день как на пороховой бочке.
Алексей кивнул, и вдруг осознал сказанное. Конрад – рыцарь, какой, к чёрту, порох в одиннадцатом веке? Если его и знали в эти времена, так только в Китае. Мысли лихорадочно заметались в его голове:
– Повтори, что ты сказал…
– Я и говорю: всё время стычки у нас, раненые едва ли не каждую неделю, не знаешь, кого и в караул ставить.
– Нет, не то. Ты в первый раз не так сказал, непонятно как-то.
Конрад усмехнулся, но в глазах его промелькнуло что-то странное, пожалуй, чувство собственного превосходства. Или после пива ему мерещится? Так они и выпили на двоих один кувшин всего. Правда, пиво крепкое, прозываемое олуем.
Заказали ещё еды и пива.
– Смотри, у меня денег мало, – предупредил Конрад.
– Я плачу, не печалься. Сегодня мы отдыхаем, и завтра тоже.
– Хвала Господу! А то каждый день на ремень.
Ну вот, опять. Так говорят в армии, но только в современной, когда идут в караул и вешают на плечо ремень винтовки или автомата. Неужели пиво так подействовало? Не замечал он раньше за Конрадом таких выражений. Только вот пословица есть: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке».
Непоняток Алексей не любил и потому решил подпоить Конрада. Сам только пригубливал, а вот товарищу не забывал подливать в кружку пенного напитка. Не споить хотел – язык развязать. Неужели Конрад не тот, за кого себя выдаёт? Если судить по словечкам, которые у него выскочили, он жил гораздо в более поздние времена. Хм, как же он раньше не проговорился? Ведь в яме у половцев вместе сидели, вместе в Киевскую Русь шли. Если так, то он здорово умеет себя контролировать. Разговорить бы его ещё!
Однако Конрад, высосав изрядное количество крепкого пива, совсем окосел и клевал носом. Алексей подосадовал на себя – перестарался. Вроде и закуски было много, а вот поди ж ты!
Он расплатился за ужин, дал прислуге медяху, и они вдвоём под руки довели Конрада до воинской избы. Алексея и самого слегка покачивало от выпитого.
Они уложили десятника на топчан, который указали гриди:
– Его топчан!
Алексей улёгся на соседний – его хозяин сегодняшнюю ночь был в карауле – и мгновенно уснул.
Утром оба проснулись с тяжёлой головой и отёкшими веками:
– Что-то мне нехорошо! – заявил Конрад.
– Перепили мы вчера с тобой, брат.
– А разве мы братались? – удивился Конрад.
Обычай братания был у многих народов. Почти везде братались кровью, делая надрезы на руках.
Конрад повертел перед собой мощные руки, не обнаружил на коже порезов и удивлённо уставился на Алексея.
– Это я образно, иносказательно, – поспешил успокоить его Алексей. – Пошли лечиться.
– Чем?
– Горяченького супчика похлебаем – с потрошками, квашеной капусткой похрустим или рассольчика огуречного выпьем.
– Не могу.
– Пошли-пошли! Сам увидишь – полегчает.
– Странные у русских методы лечения. Ты же француз, а как быстро у них научился! И говоришь почти чисто.
– У меня способности к языкам, – Алексей сказал первое, что пришло ему на ум.
Он помог Конраду подняться, и они побрели во вчерашнюю харчевню – даже за стол тот же сели.
Прислуга тут же оказалась рядом.
– Что есть-пить будем?
– Сперва рассола, потом супчика с потрошками.
– Супчика нет, но есть шулюм из баранины.
– Неси! И про пироги не забудь, с вязигой.
Они выпили по кружке огуречного рассола и принялись за шулюм – бульон из баранины с мясом на косточках. Конрад вошёл в раж, и косточки так и хрустели у него на крепких зубах. Шулюм заедали пшеничными лепёшками.
После еды Конрад порозовел, глаза оживились, отёки под глазами заметно спали.
– И правда, помогло.
– Я же говорил! А теперь рассказывай.
– Не о чем рассказывать, новостей нет.
– Я не новости от тебя хочу услышать. Ты вчера, друг сердечный, в разговоре со мной две оговорочки допустил. Так вот, я знать хочу – кто ты на самом деле?
– Анри, ты же всё обо мне знаешь, – попытался увильнуть от ответа десятник.
– Ну да, всё! Только вчера ты про пороховую бочку сказал. А порох, если я не ошибаюсь, даже в Китае ещё не выдумали.
Конрад на мгновение замер, потом усмехнулся:
– Если ты о порохе знаешь, значит, ты тоже не тот, за кого себя выдаёшь? Или я не прав?
– Прав, лопни мои глаза! Но ведь я первый спросил!
– Ладно, не будем спорить. Мы не раз выручали друг друга в трудных ситуациях. Надеюсь, всё, что ты сейчас услышишь, умрёт вместе с тобой.
– Ты сомневаешься? Тогда молчи.
– Я раньше боялся открыться. Представь: рыцари, крестоносцы – и вдруг человек из другого времени! Сожгли бы на костре как порождение дьявола.
– Не исключено. Но я весь внимание.
– Меня на самом деле зовут Конрадом. И я действительно из Саксонии – теперь это земля в Германии. Не знаю, поверишь ли ты, но я очутился здесь, вернее, не совсем здесь и немного раньше, ещё до похода крестоносцев, два года назад. Жил себе в своём доме, по вечерам ходил пить пиво с друзьями, а потом началась война.
– Погоди, год-то какой был?
– Тысяча девятьсот сороковой. Сначала Франция пала, потом Польша. А через два года призвали меня. Мне посчастливилось: служил в Кёнигсберге, на зенитной батарее, дорос до ефрейтора. А потом – бомбёжка. Помню только вой бомб, вспышку и удар. Очнулся весь в крови, в изодранной форме – но уже в другом времени. Долго понять не мог, что со мной случилось, к людям с вопросами приставал. Меня сочли умалишённым, да я и сам так думать начал. Контузия, ранение – вот мозги набекрень и съехали.
– Крыша…
– При чём тут крыша?
– У нас говорят: «Крыша поехала». А в каком году это случилось?
– Девятнадцатого сентября тысяча девятьсот сорок четвёртого года. Дату я точно запомнил.
– Выходит, ты против СССР воевал? Против русских?
– Тише! Не воевал я, ни одного человека не убил. Дальномерщиком я служил на батарее.
