– Мистер Хиллборо, – вмешался доктор Фелл, – вы что, выдвигаете серьезное обвинение против джентльмена, чьим гостеприимством вы воспользовались?
– Боже милостивый, нет! Поскольку Мэдж мыслит так буквально, мне лучше повторить, что к этому никак нельзя относиться серьезно!
– Да?
– С точки зрения прочтения индивидуального характера я просто предполагаю, что он мог бы сделать, если бы зашел достаточно далеко. Когда я говорю, что он хитрый или скользкий, я не имею в виду «хитрый» в том смысле, в котором мы обычно употребляем это слово. Есть множество вещей, которых он не стал бы и не мог бы делать. Папаша Мэйнард никогда не обманет вас; он никогда не продаст вам акции, не имеющие ценности, или подержанный автомобиль, с которым у вас будут проблемы. Но если он считает, что ему есть за что бороться, он может попросту подсыпать яду в ваш бурбон, когда будет уверен, что вы не видите. Я пойду еще дальше, я скажу…
– Да, молодой человек? – требовательно спросил резкий голос.
Все почувствовали, как комнату словно поразил ощутимый холод.
На маленькой ступени перед дверью библиотеки стояла Валери Хьюрет, с рыжими волосами и белой кожей. Но сейчас никто почти не видел миссис Хьюрет. Все смотрели на Генри Мэйнарда, который стоял прямо перед ней.
Его застывшие глаза были так широко открыты, что белок вокруг радужки виднелся полностью. Казалось, он едва дышал. Плечи отведены назад, локти прижаты к бокам, он стоял прямо, подтянуто – живое воплощение джентльмена, сдерживающего свой бурный темперамент перед лицом врага.
– Да, молодой человек? – повторил он. – Давайте оба пойдем дальше. Поскольку вы настаиваете на том, чтобы теоретизировать о множестве моих недостатков и сущности моей натуры, склонной к убийству, почему бы вам не поделиться этой теорией и со мной?
Глава 8
Ранний вечерний свет с широкой красной сияющей полосой на западе ложился на остров Джеймс, когда Алан возвращался тем же путем, каким приехал. Снова доктор Фелл занимал заднее сиденье машины, больше с ними никого не было. Деревья Форт-Джонсон-роуд быстро проносились мимо, часы на панели управления показывали десять минут седьмого.
И Алан все еще испытывал некоторое лихорадочное возбуждение:
– Вам видно, который час, доктор Фелл? В сущности, не прошло еще и полных десяти минут, как старикан появился на пороге библиотеки, словно ангел мщения. Я ожидал, что разразится крупная ссора – прабабушка всех ссор мира!
– Та же мысль пришла и мне в голову, – признался доктор Фелл. – Но молодой Хиллборо, кажется, не совсем такая неукротимая фигура, какой он хотел бы выглядеть. Столкнувшись лицом к лицу с прямым вызовом, как вы помните, он скрыл смущение под смехом и извинениями и напомнил о своем предисловии, в котором говорил, что все это была только шутка.
– Что мистер Мэйнард принял, к всеобщему удивлению, не протестуя и с одним-единственным комментарием: «Трения намного уменьшатся, Рип, если вы и Янси будете теперь видеться реже, а я буду видеться с вами еще реже». Они оба ответили: «Да, сэр», как послушные школьники. Он вернулся обратно к себе наверх, говоря что-то о книге, которую он забыл. И это было все. Но все ли? Валери Хьюрет вилась, как Юнона, чтобы овладеть вниманием Боба Крэндалла; вы немедленно принесли извинения, и мы оба уехали оттуда…
– Пообещав, – дополнил доктор Фелл, – что старый зануда будет на связи, если понадобится им. Откровенно, я был озабочен тем, чтобы избежать ссоры. Что вы написали на карточке, которую дали мисс Брюс?
– Название ресторана, в который мы сейчас направляемся и куда я особенно хотел бы вас сводить. Я пригласил Камиллу поехать с нами, она не согласилась. Сейчас еще только шесть пятнадцать, но, когда мы доедем, будет уже около семи. Вы ничего не имеете против раннего ужина?
– Сэр, я готов наслаждаться пищей в любое время, даже, как намекали мне недовольные, за завтраком. Что это за ресторан?
– Местечко под названием «Дэвис», рядом с Театром Докс-трит на Черч-стрит.
– Ни один англичанин, – сказал доктор Фелл, – не будет поражен, обнаружив Театр Док-стрит на Черч-стрит. В то же время…
– Это все не так запутано, как кажется. Куин-стрит, прежде именовавшаяся Док-стрит, находится за углом. Между прочим, говоря о Камилле…
– Вы все еще думаете, что она вас терпеть не может? Архонты афинские! «Кто-то спросил жену сержанта».
– О чем спросил жену сержанта? Какое вообще сержант имеет к этому отношение? Вы опять принялись за свои загадочные замечания?
– Ни одно мое замечание, должным образом рассмотренное, никогда не бывает загадочным, – сообщил ему доктор Фелл с известной долей величия. – Они могут быть неверно интерпретированы, но не являются загадочными. Есть ли что-нибудь определенное, что вам хотелось бы узнать?
– Я хочу знать все. Но я удовлетворюсь теми намеками, которые вы сочтете возможным мне дать. Мы можем поговорить об этом деле в Мэйнард-Холле? Существует ли какая-нибудь причина, по которой мы не можем свободно эту тему обсуждать?
– Напротив, все причины позволяют нам обсуждать проблему настолько свободно, насколько можно. Что подумают другие, можно только гадать, но, клянусь громом, меня это пугает!
– Что вас пугает?
– Эмоциональное напряжение, – пояснил доктор Фелл. – Некоторые замечания и отношения нескольких людей, и в первую очередь – самого Генри Мэйнарда.
– Вы думаете, Рип Хиллборо прав? Что у старика вполне может быть какой-нибудь план убийства?
– Да ладно! – прогудел громкий голос. – Посвистели и забыли! Разве эмоциональное напряжение приводит лишь к желанию убить кого-нибудь? Наверняка гораздо чаще его можно направить в более безопасное русло. По большей части, я признаю это, наша информация берется из атмосферы дома, предположений и намеков. Но атмосфера, предположения и намеки были в высшей степени откровенными.
Например, Генри Мэйнард. Что-то преследует и угнетает его. Я сказал ему об этом в вашем присутствии. Я провел наедине с ним минут двадцать пять после того, как вы ушли вниз по лестнице, и до того, как я сам спустился вниз, чтобы посмотреть бейсбольную битву, я посвятил большую часть времени, чтобы бомбардировать его вопросами о том, что же может настолько преследовать и угнетать его.
– И?..
– Это как-то связано с поведением его дочери, – ответил доктор Фелл. Она ведь очень порядочная девушка, не так ли?
– Мэдж само воплощение хорошего поведения. Даже в Голиафе (а это не галерея шепотков, как городок с колледжем) худшие из самых злобных сплетниц не могли сказать о ней ни одного худого слова. Ей не очень-то нравилось, что ее держат в вате, как белокурую принцессу из сказки. Но здесь нет ничего странного, это естественно!
– Тогда что у нее на уме? Почему это так беспокоит и пугает его? У вас нет никаких предположений?
