Топографы изобразили на карте долину, состоящую как бы из двух частей, разделенных хребтом.
Хребет низкий, гораздо ниже окружающих его и замыкающих Долину Теней гор, но долину он исправно разрезает, и хотя Андрей сидел чуть выше вершины хребта, что за хребтом — он не видел. По карте тут показано еще одно озеро, маленькое. Это вот озеро, в центре долины, большое — километра два в поперечнике, и есть даже название — Хонкуль. Рядом с названием этого озера топографы поставили восклицательный знак, а Андрей уже хорошо знал — зря они восклицательных знаков не ставили. Если поставили — и правда опасность! Опасность, о которой кратко не скажешь на карте.
Хорошо, Андрей читал подробные пояснения к карте, и знал — Хонкуль опасен потому, что в нем водится неизвестное крупное животное. Ладно, проявим бдительность…
— Э-хе-хей, привыкли руки к топорам! — Заорал во весь голос Андрей шлягер 1960-х, шумно врубаясь в плотную ткань лиственницы. — Только сердце не подвластно докторам! Когда иволга поет по вечерам!
Так и орал, под ритм ударов топора, пока жег костер, готовил кашу с остатками подстреленного вчера тетерева, неторопливо пил чай.
И уж конечно, не забывал — наводил бинокль на поверхность озера. Плыли тени от облаков, и Хонкуль становился темным, неприветливым. Почему-то ветер дул именно вместе с появлением облаков, и по темному, скрытому от солнца озеру начинали еще ходить волны.
Облака уносило ветром, озеро сверкало, и на большей его части становилось очень светлым — вода прозрачная, а песчаные отмели занимали большую часть дна — неглубоко.
На одной из таких отмелей Андрей и заметил первый раз длинную движущуюся тень. Было в этой штуке не меньше двух или трех метров, а рассмотреть ее подробнее не удавалось: нечто плыло на глубине по крайней мере метра. Плыло до темной, глубокой части озера, и в этой глубине сразу исчезло.
Живое, это ясно, крупное, но непонятно не только — опасное или нет, но даже и кто это: рыба, рептилия, зверь? Раз не выходит на поверхность, значит рыба? Но Андрей помнил о существовании тюленей и дельфинов, которые плавают не хуже рыб и могут не выныривать часами. Одним словом — в озере Хонкуль жил кто-то большой, и этот «кто-то» умел плавать, не выходя на поверхность.
Биолог не может не подумать в такой момент о прозаическом: как может кормиться крупная тварь в таком маленьком холодном озерце, например? И о том, сколько тут должно быть таких тварей, чтобы они размножались и не вырождались при этом.
Впрочем, надо еще наблюдать! Часа через два Андрей стоял на берегу Хонкуля. Отсюда, от воды, и думать нечего было осматривать всю поверхность, как это он делал с высоты. Но неужели нет ничего, никаких признаков «хонкульки» на берегах самого озера? Неужели ее трупы никогда не прибивает к берегу? Неужели на нее нельзя посмотреть с небольшого расстояния? Или увидеть всплеск, когда хонкулька ныряет?
На обход озера ушло порядка трех часов, и единственной стоящей находкой стало место, где эта тварь, хонкулька, похоже, выбиралась на берег. Тут лежал старый, начавший пованивать труп россомахи, и видно было — кто-то потрудился над ним, обгладывая мясо с костей. И было много мест на самом берегу, как бы прибитых чьим-то массивным пузом. Вроде бы, даже отпечатки ласт на песке видел Андрей, но потом не поручился бы за это. Странно только, что такой крупный зверь не сожрал сразу россомаху, а выходил несколько раз, глодал понемножку, как мышь или хомяк, а не как тварь крупнее человека.
Впрочем, оставаться у берегов Хонкуля на ночь явно никак не стоило. Расположиться на расстоянии? Да ведь здесь есть и еще одно озеро! Всего четыре километра до него…
День клонился к вечеру, когда Андрей, находившийся за день и усталый, поднялся на малый хребет, делящий долину на две части. Вот оно, озеро Малый Хонкуль! Такая же темно-синяя, блестящая поверхность, так же изменяется цвет воды, когда наплывают облака. Только сейчас Андрею пришло в голову, что зверь может жить и в Малом Хонкуле — кто сказал, что эти два озера не могут соединяться под землей?!
Но что теперь? Теперь пора спускаться. Солнце садилось, когда Андрей вышел к водам озера… и сразу увидел избушку. Вообще-то сразу Андрей скинул рюкзак, и начал протирать глаза руками: это была первая реакция. Потому что Андрей мало что слыхом не слыхал про избушки на этих озерах, но и представить себе не мог, чтобы кому-то нужно было поставить избушку в такой глуши. Здесь же зимой (зима в горах начнется в октябре!) заметет по самую трубу! А дров в этих местах не очень много…
Но избушка стояла… Вот она! Андрей начал с того, что заорал:
— Эй, хозяин!
И чуть погодя еще громче:
— Есть тут кто живой?!
Не отозвались, значит, хозяина нет. Смотри-ка, и тропинки протоптаны от избушки! Одна ведет к озерцу; вот с этого каменного мыска, наверное, берут воду, умываются. Вторая ведет на хребет, к Хонкулю. Пройди Андрей метров на двести восточнее, он бы точно попал на тропу, еще на вершине хребта. Еще одна тропа уводила примерно туда, куда собирался идти завтра сам Андрей, начиная выходить домой, к людям. Любопытно…
Не дождавшись ответа на вопли, Андрей смело двинулся в избушку. Если нет хозяина, заходить можно в любой таежный дом, пользоваться всем, что увидишь — только потом полагается все это вернуть. Гость разжигает огонь спичками хозяина, спит на его кровати, готовит еду из его продуктов — это нормальнейшее дело. Только уходя, надо положить на то же место спички и оставить запас продуктов. И только.
Дверь избушки закрыта, в щеколду засунута палочка. Защита не от человека, а от зверя. От умного, хитрого медведя или от пакостливой россомахи, которая не столько сожрет, сколько порвет и разбросает. Андрей вынул палочку и кинул. Обычнейшие сени, какие в разных, но всегда похожих вариантах, есть во всех сельских домах.
Комната с печкой, какую тоже можно видеть в десятках таежных избушек… Только тут вроде светлее. Вот оно что! Тут же окна гораздо больше, чем в обычной таежной избушке… Обычно охотники жалеют времени и сил делать большие окна, не хотят таскать большие пластины оконного стекла, А тут хозяин, как видно, не пожалел времени и не пожадничал. И книги, везде книги! Вся стена, обращенная к склону горы, превращена в стеллаж. Еще одна полка — между окнами. И висячая полка, где курево, какая-то мелочь и опять же книги — над нарами. Кроме большого стола, сделан маленький, вроде тех, что бывают в купе; с одной стороны он приколочен к стене, с другой — держится на одной вертикальной палке. На столике — керосиновая лампа, чтобы читать по ночам.
И сами книги… Разувшись, Андрей прилип к книгам, и к стыду своему, обнаружил множество нечитанных. Тут были и Ницше, и Соловьев, и Шопенгауэр, и Гегель, и Кант. Тут прекрасные книжки из географической серии, Даррелл и Гржимек соседствовали с Гете и Толстым, а Мольер накрывал Ильфа и Петрова. И все это были читанные книжки, потрепанные, вовсе не парадные, для виду… да и перед кем выпендриваться в сердце Саян, в высокогорье, где даже для тайги очень уж холодно? Книги стояли на полках с вкладками, с подчеркиваниями, с любовно сделанными выписками на специально вложенных листах бумаги.
