В воспоминаниях времен войны есть описание мальчика пятнадцати лет — единственного, кто сумел вылезти из-под трупов, наваленных в противотанковый ров гитлеровским пулеметчиком. Единственный из всего местечка, мальчик убежал из этого рва и скитался в лесу, совсем один, пока не прибился к партизанам. И уже спасенный, уже когда кончилось самое страшное, разжался, позволил себе, заплакал, забился в истерике, вспоминая близких и родных. Толстолапый, как нетрудно понять, вел себя примерно так же.
И судьба Толстолапому выпала такая же, как этому еврейскому подростку, обреченному вырасти в беспощадного, пугающе свирепого мстителя.
Он был ранен в заднюю лапу, в самую пятку, звереныш. С тоскливо болевшей, заставлявшей хромать пяткой он вынужден будет пройти сотни, тысячи километров не подобающего для медведя пути по зимнему лесу. За недели и месяцы этих скитаний исчез доверчивый, милый малыш, родилось совсем другое существо. Признаком этого существа в обоих мирах, человеческом и зверином, стала утолстившаяся, уродливо искаженная пятка — там, где пуля оторвала часть его плоти, оторванная часть приросла нелепым углом, да еще поверх раны наросло несколько слоев черной толстенной кожи. Левая задняя лапа казалась в полтора раза толще, чем ей полагалось.
Толстолапый стал тем, кого так называют, только к весне, даже к лету. Но физическая особенность, давшая кличку существу, появилась во второй половине 30 ноября 1990 года. Наверное, это время и надо считать временем рождения Толстолапого.
Всю ночь и весь день Толстолапый шел, прихрамывая, сквозь метель. Куда? Он и сам не мог бы рассказать. Надо же было куда-то двигаться… Вот он и двигался. К вечеру зимнего дня Толстолапый наблюдал интереснейшее зрелище, и оно стало для него настолько полезным, насколько и увлекательным.
Дело в том, что Толстолапый набрел на осинник, и в этом осиннике кормилась стая тетеревов. Толстолапый видел, как перекликались большие черные птицы с красивыми изогнутыми лирой хвостами, прыгали по веткам, кормились. Он с интересом наблюдал — умное молодое животное, любящее учиться. Но добычей тетерева для него не были — он понимал, что не сможет раздобыть сидящую на дереве птицу. Он просто наблюдал, потому что видеть что-то новое было для него очень важно… не менее важно, чем физически выжить и чем скорбь по погибшим.
А вечером произошло вот что: тетерева начали падать в снег. Так прямо и падать головами вниз, под деревья. Для тетеревов Толстолапый не представлял опасности; никакие инстинкты не подсказывали им, что надо бояться медведей — ведь зимой медведей не бывает, они спят, а в теплое время года медведи не охотятся на тетеревов: ведь не может же медведь поймать ловкую, быстро летающую птицу! Тетерева видели, что вокруг нет ни лисицы, ни волка, и кувырком летели в снег, собственным весом зарывались глубоко в сугроб, как это делали и они, и их далекие предки. Как, наверное, будут делать и потомки этих и всех остальных тетеревов, доколе существует на земле тетеревиный род.
Каждый тетерев, падая с высоты в пять и в десять метров, уходил глубоко в снег своими полутора килограммами, и там, под снегом, сворачивался и совал себе голову под крыло. Снег смыкался над ним, не оставляя запахов, и если не мела поземка, то на поверхности оставалась только лишь маленькая, мало заметная лунка. А если мело хоть немного, никакими силами нельзя было бы понять, что именно здесь вонзился в сугроб жирный тетерев.
Но Толстолапый-то смотрел и делал выводы! Он прекрасно понял, что в сугробы падает еда. Он отлично сообразил, что по лункам на снегу легко найдет место, куда вонзилась в сугроб птица, и очень скоро в пасти у него уже забился, захрустел на зубах первый тетерев. Слопав пятую птицу, Толстолапый понял, что уже сыт, и что пора отдохнуть. И лег, прикрываясь от ветра стволом дерева.
Наутро тетерева поднялись; прямо из сугроба, поднимая фонтаны снега, с громом вылетали птицы, рассаживались по осинкам. Птицы опять стали недоступны для Толстолапого, но он превосходно понял главное — вечером они опять будут его. Так, почти случайно, Толстолапый сделал важное открытие; даже не научившись ничему другому, он мог бы, при благоприятном раскладе, дожить до весны.
Тут сказалось одно важное преимущество Толстолапого — он еще не был научен всему, что должен знать взрослый медведь. Взрослый зверь, как правило, уже не умеет учиться. Поднятый из берлоги медведь, так называемый шатун, жестоко страдает от непривычного мороза, но ведь у него есть теплейшая шуба. Бывают случаи, спящий в берлоге медведь порой даже выскакивает из теплой ямы, услышав что-то подозрительное, и пробежав по снегу в самый лютый мороз, не мерзнет и не заболевает. Такой зверь просто ложиться досыпать.
Шатун страшно страдает от голода, потому что пока он спит в берлоге, вокруг холодно, все процессы в организме замедляются, и не надо расходовать много энергии. А если медведь встал, надо бороться с морозом, да еще двигаться по холоду. Надо много еды, гораздо больше, чем летом, а зверь не знает, где ее достать зимой. Смертельно голодный и такой же смертельно опасный, шатается он по лесу, ищет понятной ему поживы. Найдет человека — сожрет. Выйдет в деревню — вломится в коровник, в конюшню, и как правило, даже не успеет убежать. Редко доживает до весны шатун, разве что как исключение.
А притом в зимнем лесу он мог бы и найти добычу! Только он не знает, где и как ее искать, а учиться взрослый зверь уже не умеет… Преимущество Толстолапого состояло в том, что он умел и хотел учиться. Он не знал, что сугробов на свете не бывает, и что тетеревов из сугробов есть нельзя. Он был вынужден учиться на ходу, и он учился, спасая этим свою жизнь.
Толстолапый кормился возле стаи тетеревов, пока не слопал почти что всю стаю, и пошел искать другую еду. В самые жестокие морозы, под сорок градусов, ему нужно было особенно много пищи, но в такие дни труднее всего было охотиться. И Толстолапый наедался заранее, укладывался спать, где потеплее. Ветер заметал его снегом, и медведь спал по нескольку суток. Но в настоящую спячку не впадал — он понимал, что ему не хватит жира дожить до весны. И едва спадали морозы, так же легко, как укладывался спать, он снова поднимался, шел добывать тетеревов.
Раз за ним погнались волки, но он полез на дерево и волки отстали от него. Это была совсем небольшая стая, всего несколько взрослых зверей, но для Толстолапого хватило бы. Только один молодой волк не послушался вожака, и остался под деревом караулить Толстолапого. Волки ушли, и тогда Толстолапый слез и довольно легко убил волка. Волк это был молодой, он занимал в обществе своего вида такое же место, как и Толстолапый. Вот и урок — волк побежал взять Толстолапого, и Толстолапый его подманил самим собой и убил. Толстолапый ел волка два дня, и хотя мясо ему не понравилось, это тоже была еда, дававшая шансы на жизнь.
Другим уроком стал для Толстолапого марал… Как-то Толстолапый забрел на тропинку лосей, и сразу понял, что с лосями ему не справиться; будь он медведем, вошедшим в полную силу, Толстолапый не задумался бы бросить на лосей все свои триста килограммов. Но тут ему оставалось одно — смотреть, как передвигаются по снегу целые горы мяса и жира, сопят и фыркают, обдирают кору деревьев своими могучими зубами.
