– Зачем?
– За деньги.
От негодования я потеряла дар речи, потом
пробормотала:
– Ну и где твоя мать сейчас, из барака
ведь вы съехали?
– Шут ее знает, – пожала плечами
Фрося.
– Как это? Ты где живешь?
– Я-то? Тут.
– Где?
– На вокзале, под платформой ночуем,
ближе к сортировочной.
– Погоди, погоди, мама твоя куда
подевалась?
– Уехала с Борькой, вроде в Киев
собралась, к бабушке.
– А ты?
– Она меня тут оставила, на вокзале!
Я прислонилась к раскаленному боку автомашины.
– Какой ужас, что же ты ешь, где моешься?
– Я привыкла уже, – спокойно
ответила Фрося, – сначала местных боялась, думала, побьют, а теперь
порядок. Жрать можно на рынке, в столовке, знаете, сколько на тарелках
остается! Я давно так много не ела, а помыться вот там разрешают, из шланга
возле стоянки. Я дежурному сигарет за это приношу.
– Где же ты их берешь?
– Милостыню прошу по ларькам, –
пояснила Фрося, – тут же оптовая продажа табака, многие и дают не
деньгами, а пачками, ну уж не «Парламент», конечно, «Приму» суют.
Я распахнула дверцу:
– Садись.
– Зачем?
– Ко мне поедем.
– Нет, – покачала головой
Фрося, – не хочу.
– Почему?
– Ваш муж драться станет. Скажет,
привела, дура, попрошайку, еще стырит чего.
– Я не замужем, полезай, помоешься, поешь
по-человечески, а там посмотрим.
Фрося змейкой проскользнула внутрь. Я завела
мотор и поехала в Алябьево. У ворот дачи молчавшая до сих пор девочка
неожиданно сказала:
– Вас ведь Свечка зовут?
– Нет, Лампа.
– Тетенька Лампа, вы не бойтесь, я не
ворую, только клянчу.
– Ну и хорошо, – похвалила я, –
чужое брать не надо.
На веранде самым милым образом пили чай
Ребекка и Гарик.
Увидав меня с нищенкой, Игорь Серафимович
спросил:
– Это еще кто?
Фрося попятилась и сказала:
– Ну вот, так я и знала, ругаться начнет,
а вы говорили, что не замужем.
– Входи, – подтолкнула я ее в
спину, – он тут не хозяин, будет ворчать, самого выгоню. Топай в ванную да
платье брось в угол.
Пока Фрося мылась, я объяснила гостям
ситуацию.
– Какой ужас! – вскрикнула
Ребекка. – Такая маленькая. Сколько ей лет?
– По-моему, семь, – ответила
я, – впрочем, точно не помню.
– Небось и в школу не ходит, – не
успокаивалась Ребекка, – несчастное создание! И потом, какая подлость –
отобрать у бедного ребенка игрушки и продать! Хороша мать!
Сидевший в углу Роман тяжело вздохнул.
– Ты чего разволновался? – спросил
Игорь Серафимович.
– Ей еще повезло, что маленькая, –
пояснил парень, – а то бы в проститутки определили.
– Тетя Лампа, – крикнула Фрося,
выходя из ванной, – все!
Я первый раз видела ее такой чистой. Волосы у
девочки оказались светло-русые, а кожа бледная, почти зеленая, огромные голубые
глаза, окруженные черными синяками, выжидательно поглядывали на стол.
– Зачем ты надела грязное платье?
– У меня другого нет!
Я призадумалась, действительно. Одежда Лизы и
Кирки ей явно велика.
– На, возьми пока мой халат, а там
придумаем что-нибудь.
– Роман, действуй! – велел Игорь
Серафимович.
Охранник выскочил за дверь.
Минут через десять Фрося, запихнув в рот все,
что лежало на тарелке, сонно заморгала глазами.
– Ей лечь надо, – сказала Ребекка.
– Не, – пробормотала Фрося, борясь с
зевотой, – давайте посуду помою.
– Ладно, тащите девчонку в койку, –
распорядился Гарик.
Бекки легко подняла худенькое тельце:
– Господи, да она весит меньше Мули!
Фрося внезапно сказала:
– Пахнет от вас здорово, как от конфеты.
Ребекка рассмеялась и унесла девочку.
Следующий час мы мирно обсуждали ее дальнейшую
судьбу.
– Пусть пока у меня поживет, –
настаивала я, – не на вокзал же ее отвозить.
– Можно и у нас, – внезапно
вмешалась Ребекка, – у тебя и так двое, лучше к нам.
– И что Нора скажет?
– Ничего, – улыбнулась Бекки, –
совсем ничего, мама очень любит детей и безумно переживает, что мы никак не
сделаем ее бабушкой. Она будет рада, начнет ее читать учить…
Я удивленно глянула на Ребекку. Честно говоря,
у меня сложилось о Норе иное впечатление.
Еще через час появились Лиза, Кирюшка и
Костик. Оказывается, они ездили купаться на водохранилище. Услышав про
приключения бродяжки, ребята пришли в полное негодование.
– Некоторых людей нужно лишать всех прав
на ребенка, – заявила Лизавета, – не мать, а ехидна какая-то.
– Жуткая дрянь, – кипятился
Кирюша, – в нос бы ей насовать как следует!
Тут на веранде возник Роман с саквояжем и
огромным пакетом, на котором были изображены буквы: «Lego».
– Это что? – разом спросили дети.
– Одежка кой-какая, – пояснил
охранник, – а здесь дом и Барби, Игорь Серафимович велел купить. Вот
только, боюсь, с обувью я не угадал, ну да взял чек, если туфли не подойдут,
поменяю.
Но и сандалии, и кроссовки, и джинсики, и
футболочки – все сидело на Фросе как влитое, очевидно, у Романа был идеальный
глазомер. Проснувшуюся гостю Лиза причесала и завязала на ее голове огромный
розовый бант. Слегка посвежевшая от еды и сна, Фрося стала похожа на Барби,
которую она судорожно прижимала к груди.
– Эй, Лампа, – заорал
Кирюшка, – мы ее взвесили!
– Кого? – не поняла я.
