Но в академии Вячеслава Сергеевича обожали,
после его безвременной кончины вуз, скорей всего, закончит свое существование,
следовательно, педагоги останутся без работы. Наверное, академик не был таким
уж белым ангелом, вероятно, у него случались конфликты и трения с сотрудниками,
кому-то он объявлял выговор, кого-то ругал, но… Но, по большому счету, его
любили, а главное, понимали – исчезнет Славин, пропадет вуз. И потом, подземный
ход, сделанный ребячливым профессором!.. Нет, заказчика нужно искать среди
домашних.
Опять неувязочка. Уж не настолько глуп
Николай, чтобы не понять: без отца он – пустое место. Впрочем, и Андрей, и
Сергей, и Ребекка знали, что живой Славин для них лучше, чем мертвый. Нора, та
вообще не работала и жила исключительно на содержании бывшего мужа. Уж не знаю
про Тамару и Свету, но две эти тихие серые мышки, лишний раз не открывающие
рта, мало похожи на гражданок, замысливших преступление.
И ведь смерть Вячеслава Сергеевича потянула за
собой цепь других убийств. Сначала попала под машину незадачливая актрисочка
Лена Яковлева. Может, она, конечно, переходила дорогу в неположенном месте, но
что-то мне мешает думать, будто это было самое обычное дорожное происшествие.
Затем Лена… Ну зачем, спрашивается, Николаю уничтожать девушку? Никаких
скандалов у них не было, отношения давно прервались… К чему лишний труп?
Я ожесточенно грызла ручку. Что-то никак не
складывается картинка, все разваливается в разные стороны. Честно говоря, я
подумала, что Николай сегодня выкупил у Павлика свои часы. Почему? Испугался,
что их обнаружат на месте гибели Лики и начнут задавать ненужные вопросы? Ведь
в милиции Николя сообщил, что в тот день, когда погибла Лика, он сидел
безвылазно на работе…
А кто тогда лишил жизни несчастного Павлушку?
Окончательно запутавшись, я затрясла головой. И каким образом Николай мог
оказаться сразу в двух местах: я видела его на Солнечной, а он таинственным
образом вмиг переместился в Тушино. Потом Фрося сказала, что мужчина покупал у
Павла часы около девяти утра, но именно в это время за Николаем пришла милиция
и нашла его дома!
Хотя… От неожиданной мысли я так и подскочила.
Почему я решила, что часы купил Николай? Фрося просто сказала «мордастый
дядька»…
Пытаясь успокоить бунтующие мысли, я легла на
кровать. Завтра, обо всем подумаю завтра… Сон начал мягкой лапой нажимать на веки.
Глаза захлопнулись, руки отяжелели, и, медленно погружаясь в объятия Морфея, я
внезапно вяло подумала: а что, если разгадку нужно искать у Анны Ивановны
Коломийцевой, потерявшей любимую внучку?
На следующее утро, накормив детей и собак
завтраком, я решила провести следственный эксперимент. Положив в сумочку
фотографию Николая и прихватив часы, я отправилась к Фросе.
На стук в окно никто не отреагировал. Крики:
«Фрося, Фрося, Ефросинья!»– тоже не принесли никакого результата.
Устав от воплей, я толкнула дверь в барак и
оказалась в узком, темном, вонючем коридоре. Налетая на велосипеды, ведра и
какие-то сундуки, я кое-как добралась до первой двери и постучала.
– Войдите! – раздался высокий голос.
В комнате, тесно заставленной мебелью, царила
дикая духота. Интересно, как здесь передвигаются обитатели? В небольшом
пространстве находились три раскладушки, диван-кровать, обеденный стол,
холодильник, штук шесть стульев и телевизор. Скомканное постельное белье
возвышалось грязными кучами, а у левой стены, на небольшом свободном пятачке,
восседал на горшке крохотный ребенок. Увидев меня, малыш испугался и зарыдал.
Толстая тетка лет пятидесяти со всего размаха шлепнула его кухонной тряпкой:
– Заткнись, урод!
Потом повернулась в мою сторону и спокойно
пояснила:
– Дочка в подоле принесла, любовь у ней
вышла! Любовь-то прошла, а подарок остался… Вы из управы? Глядите, глядите, как
живем!
– Нет, вы не знаете случаем, куда
подевалась девочка Фрося?
– Так они уехали.
– Куда?
– Шут их знает! Райка, Фроськина мать,
малахольная совсем. Она и сюда тоже заявилась год тому назад. В одной руке
младенец, в другой девка. Устроилась дорожной рабочей, ей дали комнату в нашем
бараке. А вчера заходит и говорит: «Прощай, Люська, сваливаем». Куда, чего, не
сказала, перекати-поле она, цыганка.
– Цыганка?
– Ну не знаю, может, молдаванка, черная
такая, юркая, говорливая. Фроська в отца небось пошла, а Борька,
младший, – вылитый цыганенок!
– Здесь еще живет шестилетняя Лена…
– Иди в самый конец, последняя дверь,
только от бабы Клавы толку не добьешься.
– Почему?
– А ты сходи и сама увидишь!
Стараясь не дышать, я добралась до нужного
места и распахнула дверь. Комната была на удивление большой и почти пустой.
Вместо занавесок на окне приколота кнопками пожелтевшая газета, стол тоже
прикрыт какой-то рваной бумагой. В углу на железной кровати куча тряпок и
разодранное одеяло, из прорех которого торчит серая вата.
– Есть тут кто? – что есть мочи
завопила я.
Одеяло зашевелилось, показалась седая
всклокоченная голова.
– Чего надо?
– Лена где?
– Убегла.
– Куда?
– Хрен ее знает.
– Как же вы отпускаете маленького ребенка
одного! – пришла я в негодование.
– Пошла ты на… – буркнула бабка и смачно
захрапела.
Пришлось абсолютно ни с чем идти на платформу.
Сев в электричку, я посмотрела на часы. Так, теперь засечем время и посчитаем,
за сколько минут можно добраться до Тушина.
Состав несся по залитой солнцем равнине.
Большинство пассажиров уткнулись в газеты и журналы, у меня был с собой
детектив. Но не успела я погрузиться в чтение, как рядом раздался тихий голос:
– Простите, это про вас написано?
Милая девушка с приятной улыбкой протягивала
мне газету:
– Вот тут ведь вы, правда? Я сразу
узнала!
Я глянула на страницу и почувствовала, что
сейчас упаду в обморок. Под броской «шапкой», гласившей «Необычное имя – редкий
талант», красовались фотографии. На одной – всклокоченная женщина с идиотской
ухмылкой ребенка, страдающего болезнью Дауна, держит на руках боченкообразных
собак. На другой – та же тетка, еще более взлохмаченная и с полубезумным
взором, пытается откусить от завернутого в бумагу чизбургера.
– Сразу узнала, – радостно
тараторила девушка, – сделайте милость, напишите вот здесь, в уголке!
