– Так, – продолжал он и, моментально
оценив ситуацию, накинулся на меня: – Назад не глядели? А что в правилах
сказано, зачем водителю дано зеркало заднего вида? Ну? Зеркало заднего вида
служит для подачи заднего вида в глаза водителя. И когда им не пользуются,
выходит ДТП.
– Что? – окончательно обалдев,
поинтересовалась я. – Что?
– ДТП, – вновь произнес три
загадочные буквы мент, – ну, оформлять начнем?
– Погоди, – остановил его Игорь
Серафимович, – я без претензий, она заплатила, целых триста рублей!
– Сколько? – захихикал постовой.
– Ты чем-то недоволен? – ледяным
голосом произнес хозяин «мерса».
– Коли разобрались, так
разъезжайтесь, – велел служивый, – живей, живей, освобождайте проезд,
ишь, встали, пробку устроили…
Я пошла к «Жигулям», Игорь Серафимович
высунулся в окно:
– Эй, арфистка!
– Чего тебе? – притормозила
я. – Денег больше нет.
– Тебя как зовут?
– Евлампия.
– Умереть не встать! Врешь!
– Господи, как ты мне надоел! Уезжай,
бога ради, и отвяжись! – взвилась я.
– Нет, скажи, как твое имя.
– Евлампия! Представилась уже!
Секунду мужик молчал, потом расхохотался и
крикнул, отъезжая:
– До встречи, арфистка!
Я влезла в «Жигули», но на этот раз на место
пассажира. Инструктор ловко повернул направо, и мы понеслись в потоке машин. Я
чувствовала, как у меня бешено колотится сердце и слегка подрагивают ноги.
– Ну приколистка, – пробормотал
шофер, – триста рублей такому парню предложила!
– Ну и что? Мало, да?
Парень хмыкнул.
– Фара от «шестисотого» «мерса» стоит как
минимум пятьсот!
– Доложил бы еще двести и купил, я давала
больше половины стоимости!
Инструктор глянул на меня, вздохнул и
произнес:
– Долларов. Фонарик тянет на полтыщи
«зеленых»!
Я чуть не лишилась чувств.
На следующий день около десяти утра я звонила
в квартиру Яковлевой с твердым желанием заставить девчонку сказать правду. А
то, что она мне наврала, теперь я знала точно. Вчера вечером я рассказала
Ребекке о визите, и та сообщила страшно интересную информацию. Оказывается,
папа никогда не звал ее Бекки, говоря, что эта кличка больше подходит для
болонки. И еще, он, естественно, делал своим дамам дорогие презенты, никогда не
забывал про дни рождения и праздники, но… но роз не дарил. По очень простой
причине. У него была аллергия на них, причем не только на цветы, но и на
варенье из лепестков и лосьон для лица «Розовая вода».
– У нас в саду полно всего растет, –
пояснила Ребекка, – но королевы цветов нет! Отец начинал чихать, кашлять…
Его секретарша Леночка съездила как-то в Болгарию на море и привезла духи
«Розовое масло». Облилась с ног до головы и явилась на работу. Был настоящий
скандал! Бедный отец чуть не скончался и отправил Леночку домой – переодеваться
и мыться.
Так что таскать охапки роз «будущей жене»
Славин не мог, впрочем, и называть дочь Бекки тоже.
Палец нажимал на звонок, наконец за дверью
загремело, и высунулась девушка лет двадцати. На голове у нее было скрученное
тюрбаном розовое махровое полотенце.
– Что надо? – весьма невежливо
осведомилась она. – Трезвон подняла!
– Я к Лене.
– Так ей и звони.
– Простите, она говорила – три раза…
– А вы уже пять нажали, – злобилась
девчонка.
Я протиснулась в щель и пошла по коридору. На
стук никто не открывал. Я осторожно нажала на ручку, белая дверь приоткрылась.
– Лена, можно?
Ответа не последовало.
– Лена, разрешите?
Вновь ни звука. Я пошире открыла дверь и
заглянула внутрь. Комната пуста. Хозяйки нет. Может, она только что встала и
пошла мыться?
Но в огромной ванной, где угрожающе гудела
газовая колонка, нашлась только крохотная девчушка, старательно чистившая зубы.
Чтобы дотянуться до здоровенной раковины, ребенок взобрался на деревянную
скамеечку.
Я продолжала поиски и зарулила на просторную
кухню, утыканную столиками. С веревок, протянутых под потолком, свисало
сохнущее исподнее, «семейные» трусы в голубой горошек, угрожающего размера
розовые атласные бюстгалтеры и невероятное количество детских колготок
всевозможных цветов.
На секунду мне показалось, что я нахожусь на
съемках картины Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин». Тот же убогий интерьер,
отбитая эмалированная раковина, сработанная в 50-х годах, две чугунных плиты с
«крылышками», на дверях духовок написано: «Газоаппарат», и даже точь-в-точь
такая же толстая бабища в красном ситцевом халате, жарящая с утра пораньше
котлеты. От запаха жирного мяса меня замутило.
– Кого надо? – поинтересовалась
тетка, подбрасывая на сковородку огромный кус топленого масла.
Стараясь не дышать, я ответила:
– Лену Яковлеву.
– Последняя комната по коридору.
– Ее там нет.
– Здесь тоже не бывает, – хмыкнула
соседка, – она не готовит совсем, чай только пьет или по кабакам шляется,
актриса!
– Не знаете, в каком она театре играет?
– В погорелом, – припечатала баба и
перевернула котлету.
Стало понятно, что больше здесь ничего не
узнать.
– Слышь, – неожиданно сказала
тетка, – у Гульки спроси, они дружкуют, третья дверь от ванной.
Гулей оказалась та самая злобная девица с
полотенцем на голове.
– Извините, – улыбнулась она, –
я накинулась на вас, просто терпеть не могу, когда приходится из ванной
полуголой бежать, а слышу – к Ленке звонят. Эти-то, – она кивнула в
сторону двери, – ни за что не откроют, уроды.
– Вы не знаете, где Лена?
– Спит небось.
– В комнате никого нет.
– Значит, у хахаля ночевать осталась, а
от него прямо на работу пойдет.
– А кто у нее любовник?
– Теперь не знаю, а раньше Петька был, в
одном театре служат.
– В каком?
