— Э… возвращаясь к нашему вчерашнему разговору…
— Если вы думаете, что я не умею работать, то ошибаетесь, — перебил он довольно резко.
— Да? — Джоанна изобразила на лице недоумение. — Тогда почему вы так сердитесь?
— Ну хорошо, я действительно сплоховал. Не люблю оказываться не правым.
Джоанна слегка улыбнулась.
— Как всякая сильная личность, да?
— О себе я этого не скажу. Просто вы указали мне на то, чего сам я не видел, и мне это не очень понравилось. Вы правы — мне было проще считать смерть Кэролайн просто несчастным случаем. Мне было легче думать, что мое присутствие там ничего бы не изменило. Вы довольны?
— Кто знает, может быть, действительно ничего бы не изменилось, — тихо сказала Джоанна.
— Нет, если мы предполагаем… если я предполагаю, — быстро поправился он, — что, пока она ждала меня в старой конюшне, там что-то произошло, тогда получается, исход мог быть другим, окажись я там вовремя.
— Возможно. Но вернуть тот день и прожить его заново невозможно, и, стало быть, бесполезно мучиться чувством вины. Это не изменит того, что случилось с Кэролайн, да и вам ничего не даст. Успокойтесь, Гриффин.
Если бы он мог! Но все же он улыбнулся:
— Ладно, буду работать над этим. Но пока, каковы бы ни были мои чувства, это вряд ли меняет суть дела. А суть такова: она была одна, машину вела она, и с дороги ее никто не сталкивал. Опять все то же — отсутствие состава преступления.
Джоанна кивнула.
— С точки зрения закона, я согласна. Но с точки зрения морали? Что, если кто-то вывел Кэролайн из равновесия и тем самым спровоцировал аварию?
— Тогда, хоть убей, я не смогу его арестовать, — сухо заметил Гриффин.
Она внимательно смотрела на него своими удивительными золотистыми глазами, и вдруг он почувствовал — от того, что она увидит или не увидит, зависит не только исход сегодняшнего разговора, но нечто гораздо более важное. И, черт побери, он не имел никакого понятия, что это она такое высматривает.
Джоанна чуть улыбнулась и сплела пальцы на коленях.
— Хорошо. А что с Амбер? Еще один несчастный случай? Самоубийство?
— Что случилось? — медленно проговорил Гриффин.
Казалось, она чуть испугалась.
— Я не понимаю, о чем вы, — настороженно сказала она.
— Понимаете. Вы вошли сюда, чтобы рассказать мне о чем-то, а потом передумали.
— Но я, безусловно, имею на это право, — пробормотала она озадаченно.
— Согласен. — Голос звучал натянуто, и он понимал, что она тоже это слышит. — Но я хочу знать, почему вы передумали.
Ее лицо — ее собственное, нисколько не похожее на лицо Кэролайн, как ему теперь казалось, — не создано было для того, чтобы блефовать за покерным столом: на нем все было написано крупными буквами. Однако на сей раз это очень выразительное лицо сказало ему не больше, чем ее слова.
— Послушайте, сегодня я действительно кое-что узнала, и это меня очень удивило. Я собиралась рассказать вам об этом, но передумала, потому что это не моя тайна, и я не вправе ею распоряжаться. Кроме того, это не имеет отношения к Амбер, к вашему расследованию, так что…
— Вы узнали что-то о Кэролайн.
Джоанна ответила очень тихо:
— Но не о ее смерти. Так что это вряд ли имеет значение, правда?
— Может быть, вы позволите мне самому судить об этом?
Губы ее искривились в слабой невеселой улыбке.
— Нет, не в этот раз. Эту историю доверили мне, и насколько я понимаю, вам она ничем не может быть полезна. Простите.
Гриффину это не понравилось, что слишком явно выражал его тон.
— Что же, поскольку закон запрещает дыбу и испанский сапог, мне нечем вас принудить. Они помолчали, потом она негромко сказала:
— Ну вот, опять я все испортила, и мы, кажется, больше уже не друзья.
— А мы были друзьями? — спросил он.
— Мне так казалось. — Взгляд у нее был тревожный. — Я ошибалась?
Гриффин чувствовал себя прескверно, совершенно не зная, как быть. Такое случалось с ним нечасто. Чувства его были слишком сложны и противоречивы, а кроме того, не сознаваясь себе в этом, он почти боялся разобраться в них. У нее были тайны, которых она не хотела открывать; она отвечала не на все вопросы, безумно раздражая его. Кто такая на самом деле эта Джоанна Флинн, зачем она сюда приехала?
Он знает ее всего неделю, и еще одну неделю она пробудет здесь. У него не слишком много времени.
— Это старо, как мир, — наконец ответил он вопросом на вопрос, — но возможна ли дружба между мужчиной и женщиной?..
— В зависимости от того, чего они хотят друг от друга, — Джоанна перешла в наступление. — Вы хотите иметь друга, Гриффин?
— У меня уже есть друзья. А вы, Джоанна, что скажете? Дома, в Атланте, вас ждет мужчина?
Она отвела глаза, не то чтобы занервничав, но определенно насторожившись.
— Флирт на рабочем месте в рабочее время. Рассматривается как нарушение общественного порядка.
— С 1879 года этот пункт отменен. Отвечайте на вопрос.
— Хорошо. Нет, дома, в Атланте, меня не ждет мужчина. — Ее золотистые глаза стали непроницаемыми. — Все закончилось около двух лет назад. Вы удовлетворены?
— Почти. — Он продолжал бесстрастно, как на допросе:
— Что положило конец вашим отношениям?
Она нахмурилась.
— Я убила его и закопала труп в саду под кустом роз.
— А серьезно?
— Полная несовместимость, — со вздохом призналась она. — Он хотел, чтобы я жила его жизнью. Его! Но дело в том, что я люблю сама за себя думать, сама для себя решать, что надеть и что сказать. Так что когда он во второй раз предложил мне не носить брюк и держать при себе свои размышления, я послала его прогуляться. Куда-нибудь подальше. Теперь вы удовлетворены?
— Разумеется: кстати, он полный идиот. — Не дав ей возможности перебить его, Гриффин без паузы продолжал:
— Мне кажется, тетушка Сара могла бы вами гордиться.
Со смехом, в котором слышалось явное облегчение, Джоанна сказала:
— Первым делом она бы меня хорошенько отругала за то, что я вообще с ним связалась. А вот вы бы ей, вероятно, понравились.
— Благодаря природному обаянию? — улыбнулся он.
— Это, конечно, большой плюс. Но вы бы ей понравились потому, что она обожала темноволосых и темноглазых мужчин. Забавно, что ни один из ее мужей не был брюнетом. Она говорила, что на Юге действительно интересны только блондины.
— Мне кажется, это чудовищное предубеждение, — уверенно заявил Гриффин.
