— Волки забрали у тебя Грегори, — напомнил он.
Руки его чуть подрагивали от злости, пылавшей в его глазах.
— И мы едем его забрать.
— Я знаю, что ты вела трудную жизнь. Я слыхал кое-какие
рассказы о тебе. Но говоришь ты как очень молодая и наивная. Иногда, как ни
пытайся, всех не удается спасти.
Настала моя очередь опустить глаза.
— Я теряла своих. Я подводила своих, и их пытали, их
убивали. — Я подняла взгляд. — Но те, кто пытали или убивали
их, — они тоже мертвы. Может быть, я не могу спасти всех, но я чертовски
тщательно умею мстить.
— Но вред все равно случается. Мертвые не встанут снова
— зомби всего лишь трупы, Анита. Это не те, кого ты потеряла.
— Вот это я знаю лучше тебя, Мика.
Он кивнул. Страшное напряжение несколько спало, но в глазах
его стояла старая боль еще не зажившей раны.
— Я сделал для Джины и остальных все, что мог, но этого
все равно мало. И всегда всего будет мало.
Я тронула его за руки, и на этот раз он не убрал их.
— Может быть, вместе мы сможем сделать достаточно.
Он посмотрел на меня внимательно:
— Ты действительно собираешься сделать то, что
говоришь?
— Анита редко говорит то, чего не собирается
делать, — сказал Рафаэль. — Но я бы на ее месте сперва спросил, в чем
проблемы, а потом бы уже обещал их решить.
Я не сдержала улыбки:
— Я как раз собиралась спросить: во что это такое
страшное попала Джина?
Он крепко сжал мои ладони. Посмотрел мне в глаза. Не с
любовью, даже не с вожделением, но очень серьезно.
— Давай сначала выручим твоего леопарда, потом ты меня
спросишь, и я тебе все расскажу.
Машина притормозила и свернула, заскрипел гравий под шинами.
Поворот к ферме на опушке леса, окружающего лупанарий.
— Расскажи часть сейчас, Мика. Мне это нужно.
Он вздохнул, поглядел на свои сцепленные руки, потом
медленно поднял глаза на меня.
— Как-то мы попали под власть одного очень плохого
типа. Он все еще хочет нами владеть, и я ищу достаточно прочное убежище.
— Так почему ты боялся мне сказать?
Он чуть шире раскрыл глаза:
— Почти любой пард предпочтет держаться подальше от
такой беды.
— "Беда" — это мое второе имя. Между «Анита»
и «Блейк». — Он недоуменно приподнял брови. Наверное, не видал никогда
такой реакции. — Я не собираюсь отпихиваться от вас из-за какого-то
ополоумевшего альфы. Вы мне дайте знать, откуда исходит опасность, и я с ней
разберусь.
— Хотел бы я иметь твою уверенность.
Такая тяжелая скорбь была в его взгляде, такая горькая
потеря. Я даже поежилась, и он выпустил мои руки, отодвинулся как раз перед
тем, как Мерль открыл дверцу и предложил ему руку. Руки он не принял, но
выскользнул в темноту.
Риис последовал за ним, глянув на Рафаэля, будто царь крыс
попросил его выйти и дать нам поговорить. Я обернулась к Рафаэлю.
— Ты хочешь что-то сказать?
— Будь поосторожнее с ним, Анита. Никто из нас не знает
ни его, ни его зверей.
— Забавно. У меня была та же мысль.
— Несмотря на то, что он может заставить твоего зверя
клубиться в тебе?
Я посмотрела в темные, черные глаза:
— Быть может, как раз поэтому.
Рафаэль улыбнулся:
— Мне бы уже следовало знать, что ты не из тех, кто
позволяет пристрастиям затмевать себе зрение.
— О нет, оно вполне затмевается, но ненадолго.
— Ты с тоской об этом говоришь.
— Да. Иногда я думаю, как оно было бы на самом деле —
просто влюбиться, не взвешивая перед тем риск.
— Если это получается, то лучше ничего нет на свете.
Если нет, это как если у тебя вырвут сердце и раскромсают на куски у тебя на
глазах. Остается огромная пустота, которая никогда не зарастет.
Я посмотрела, не зная, что сказать, но все-таки заметила:
— Ты говоришь, будто по опыту.
— У меня есть бывшая жена и сын. Они живут в другом
штате, настолько далеко, насколько она смогла его увезти.
— А что случилось, если это не слишком бестактный
вопрос?
— Ей не хватило силы, чтобы принять, кто я есть. Я от
нее ничего не скрывал. Она знала все еще до свадьбы. Не будь я так по уши
влюблен, я бы заметил, что она слаба. В мои обязанности царя входит умение
определять, кто силен, а кто нет. Но она обманула меня, потому что я хотел
обмануться. Теперь я это знаю. Она такая, как она есть, и вины ее здесь нет. Я
даже не сожалею, что она сразу забеременела. Я люблю сына.
— Ты с ним видишься?
Он мотнул головой:
— Летаю два раза в год встречаться с ним под
присмотром. Она его научила меня бояться.
Я протянула руку, заколебалась, а потом подумала: а какого
черта? И взяла его за руку. Он вздрогнул, потом улыбнулся.
— Я тебе сочувствую, Рафаэль, сильнее, чем могу
выразить словами.
Он стиснул мою руку и отодвинулся.
— Я просто подумал, что тебе надо знать: влюбиться вслепую
— это совсем не так, как бывает в стихах и песнях. Это чертовски больно.
— У меня так однажды было.
Он приподнял брови:
— Только не с тех пор, как я тебя знаю.
— Нет, еще в колледже. Мы были помолвлены, я думала,
это и есть любовь.
— И что случилось?
— Его мамочка узнала, что у меня мать мексиканка, и не
захотела, чтобы ее светловолосый и голубоглазый ребенок испортил родословное
древо семьи.
— Вы были помолвлены еще до того, как они познакомились
с твоей семьей?
— Они видели моего отца и его вторую жену, а те вполне
арийцы, очень нордического типа. Моя мачеха не любила, чтобы в доме висели
фотографии матери, и потому они все были у меня в комнате. Я их не прятала, но
так это восприняла моя несостоявшаяся свекровь. Самое смешное, что ее сын знал.
Я ему все рассказала. И это не имело значения, пока дорогая мамочка не
пригрозила ему отлучением от денег семьи.
— Теперь я тебе сочувствую.
— Твоя история более жалостная.
— А мне от этого не лучше, — улыбнулся он.
Я улыбнулась в ответ, хотя никто из нас не был особо
радостным.
— Великая вещь — любовь, правда?
— Ответ на свой вопрос ты получишь, когда увидишь в
лупанарии Мику одновременно с Ричардом.
