— Откуда же вы узнали?
Глаза его стали темными, темно-серыми, как грозовые тучи.
— Ответ будет слишком интимным.
— Прошу прощения, я не знала.
— Я дам вам этот ответ, если вы ответите на один мой
достаточно деликатный вопрос.
Мы смотрели друг на друга, и у меня пульс восстановился
почти до нормы. Я могла смотреть на него, не ощущая запаха крови под кожей.
Говорить, слушать, делать что-то нормальное — это помогло. Я — человек, с
членораздельной речью и высшей нервной деятельностью, а не животное. Я
справлюсь. Справлюсь.
— Спросите, я вам отвечу.
— Это вы убили Каспара Гундерсона, последнего царя
лебедей?
Я заморгала: этого я не ждала. Пульс у меня участился —
просто от удивления.
— Нет, это не я.
— Вы знаете, кто это сделал?
Я снова заморгала и подумала, могу ли я соврать и не почует
ли он ложь. Но решила придерживаться правды.
— Да.
— Кто?
Я покачала головой:
— На этот вопрос я не отвечу.
— А почему?
— Потому что я бы сама убила Каспара, если бы он не
сбежал.
— Я знаю, что на его совести несколько смертей и что он
пытался убить вас и некоторых ваших друзей, — сказал Риис.
— Это еще не самое противное, — ответила я. —
Он брал деньги у охотников и поставлял им оборотней.
Риис кивнул:
— А своих подопечных лебединок он превращал в жертв.
Это, наверное, было общим для него и прежней лупы — сексуальный садизм.
— Вот почему ваши девушки, как вы их называете, были в
том клубе с Натэниелом.
— Да. Я в эти игры не играю, а они к ним привыкли.
— Сочувствую, — кивнула я.
— Вы правдиво ответили на мои вопросы, и Я не могу
сделать меньше. — Он расстегнул рубашку.
Я посмотрела на Мику — он пожал плечами. Я посмотрела на
Рафаэля — он помотал головой. Приятно, что никто из нас не знал, зачем он
раздевается.
Оставив рубашку заправленной в штаны, он стал вытаскивать
майку. Кажется, он собирался обнажить мягкое подбрюшье, а я не была на сто
процентов уверена в своем самоконтроле. У меня опять зачастил пульс, и я
спросила:
— Зачем вы раздеваетесь?
— Показать вам символ моего монаршего предназначения.
— Простите? — переспросила я.
— Не волнуйтесь, миз Блейк, — нахмурился
Риис. — Я не собираюсь вас смущать.
— Дело не в этом, Риис, я просто...
Но я не договорила, потому что он обнажил белую-белую кожу
живота. В полутемном автомобиле я все равно видела пульс под пупком. Черт, я
почти чувствовала его вкус у себя во рту, будто уже всадила зубы в нежную кожу,
будто уже вгрызлась глубоко, в более жизненно важные органы.
Что-то странное было в волосках на его груди. Слишком
тонкие, слишком белые, тонкой линией с груди вокруг пупка, потом вниз, в штаны.
Я оказалась на полу и поползла к нему, но не помню, как это
случилось. Остановившись, я прижалась к ноге Мики.
— Я не помню, как спрыгнула с сиденья.
Провалы в памяти.
Мика положил руки мне на плечи:
— Так бывает, когда зверь берет над тобой верх.
Поначалу. Первые несколько полнолуний — почти полный провал в памяти, и только
потом они вспоминаются.
Риис прогнулся, наклонившись в сторону, и стал расстегивать
ремень.
С такого расстояния я увидела — или решила, что вижу, —
что неправильно в этих волосах на теле. И попыталась податься вперед, но Мика
придержал меня, сжав руки на моих плечах. Я протянула руку и кончиками пальцев
коснулась Рииса. От легкого прикосновения он перестал возиться с ремнем и взглянул
на меня. Это вообще не были волосы.
— Перья, — тихо сказала я. — Как снизу у
цыпленка, такие мягкие.
Я хотела погладить эту текстуру, прижаться телом к перышкам
и жару кожи. Сердце в его груди заколотилось, и я, подняв глаза, встретила его
взгляд. Пульс бился у него в горле, я ртом ощущала вкус его страха. Его
испугало одно мое прикосновение, тихий голос, звучащий как в сонном забытьи.
Мика обнял меня рукой за плечи и прижал к себе, придерживая
ногами. Наклонившись надо мной, он прижался ко мне лицом и сказал:
— Тс-с, Анита. Тс-с.
Но я услышала не только голос. Его зверь воззвал к моему,
будто рука прошла по моему телу — огромная рука. От нее свело мышцы живота,
появилась влага. У меня самой сердце забилось в горле.
— Что ты сделал? — спросила я беззвучно.
— Голод можно превратить в секс, — ответил он.
— Я не собиралась есть.
— У тебя кожа стала горячей. У нас температура
подскакивает перед переменой, как у людей перед эпилептическим припадком.
Я повернулась у него в руках, зажатая в тисках его коленей.
— Ты думал, я собираюсь перекинуться?
— Обычно до первой перемены формы проходят недели, хотя
бы до ближайшего полнолуния.
Но у тебя все развивается быстрее обычного. Если бы ты
впервые перекинулась здесь, вряд ли мы даже вдвоем с Рафаэлем могли бы помешать
тебе разорвать Рииса.
— Первая перемена проходит очень бурно, — сказал
Рафаэль, — и даже в лимузине заднее сиденье не дает много места, чтобы
убежать или спрятаться.
Риис поглядел на меня почти в упор, а Мика меня держал руками,
телом, и я знала, что не из романтических побуждений, а на случай если секс не
сработает как отвлекающий момент.
— Она уже больше года как Нимир-Ра, — сказал Риис.
— Но до сих пор оставалась человеком, — напомнил
Рафаэль.
Риис посмотрел на меня еще секунду, потом сказал:
— Понятно. У меня есть родинка в форме лебедя. С моего
рождения было известно, кем я должен стать.
— Я слыхал о таком, — произнес Мика
задумчиво, — но всегда считал, что это легенды.
— Это чистая правда, — покачал головой Риис, заправляя
рубашку.
— У Каспара были перья на голове вместо волос, —
сказала я.
— Мне говорили, что, когда я достаточно долго проживу,
у меня они тоже постепенно изменятся.
Что-то в его голосе говорило, что такую перспективу он не
приветствует.
— Кажется, вам это не нравится, — сказала я.
Он посмотрел на меня хмуро, застегивая рубашку.
— Вы когда-то были человеком, миз Блейк, а я никогда. Я
родился царем лебедей. Меня с пеленок воспитывали для трона. Вы себе
представить не можете, как это было. Я настоял, чтобы меня отпустили в колледж,
дали получить диплом, но у меня нет шансов им воспользоваться, потому что
переезды в заботе о других лебедях отнимают все мое время.
