Прикрыв глаза рукой, я замотала головой. Что со мной такое?
— Что с тобой, Анита? — Мика осторожно тронул меня
за руку.
Я опустила руки и посмотрела на него:
— Он пахнет... едой.
— Да, — кивнул Мика.
Я снова мотнула головой:
— Ты не понял. У меня такие мысли... страшные.
Сказать этого вслух я не могла. Я хотела его сожрать или
хотя бы вонзить зубы. Наверное, я сумела бы удержаться и не жрать тело, но
оставить следы на этой гладкой коже хотелось до безумия. Еще чуть-чуть — и я не
знаю, удержалась бы я или нет.
— Когда ты мне сказала, почему оставила Натэниелу
отметины, я знал, что это был голод. — Последнее слово Мика произнес как
написанное большими буквами. — Обычно проходит несколько дней или недель,
до первого твоего полнолуния, лишь тогда голод становится проблемой. А мысли и
образы насчет пожирания — это ничего. Это нормально.
— Нормально! — Я скептически рассмеялась. —
То, что я думаю, и близко к норме не лежало.
А вслух произнести я этого не могла.
— А что ты хочешь сделать с Риисом? — спросил
Рафаэль.
Я обернулась к нему, открыла рот — и остановилась, взглянув
на Рииса.
— Не могу. Это как рассказывать сексуальные фантазии в
присутствии незнакомца, который в них фигурирует. Кажется настолько интимным.
— И действительно интимно, — согласился Рафаэль.
Его темные глаза встретили мой взгляд. — Но если ты расскажешь мистеру
Риису, что ты хочешь с ним сделать, тогда, он, быть может, полетит домой.
— Крыса — тоже дичь, — сказал Риис.
— Все, что меньше тебя, — дичь, — ответил
Рафаэль, — но крысы всеядны. Они съедают все, что встает у них на дороге,
в том числе и людей, если те не могут убежать. Крыса-оборотень — тварь не
маленькая, мистер Риис, и мы можем быть хищниками, какими не удается быть нашим
прообразам.
Риис посмотрел на нас всех, наморщив брови, сердито мотнул
головой, наклонился и сунул мне запястье под нос.
— Понюхайте как следует, — сказал он. —
Кажется, вам всем это нравится.
— Я бы на вашем месте этого не делал, — заметил
Рафаэль.
— Вам бы стоило прислушаться, Риис, — поддержал
Мика.
Я ничего не сказала, потому что близкий запах его тела
опьянял. Как самые дорогие духи, разлитые по шелковым простыням, и с обертоном
свежего хлеба и варенья на фоне запаха плоти. У меня нет слов, чтобы описать,
но это был самый прелестный запах за всю мою жизнь.
Я схватила руку и прижала ее к губам раньше, чем сообразила,
что делаю. Такой нежной была его кожа, и запах крови под этим тонким слоем...
Меня тянуло не только обонять ее, но и попробовать, ощутить плоть между зубами,
омочить рот теплым приливом крови...
Я отдернулась и полезла через Мику, через все сиденье в
дальний угол как можно дальше от царя лебедей.
Что-то, наверное, было у меня на лице, в глазах, потому что
он испугался. Глаза его расширились, полные губы приоткрылись.
— Боже мой, вы действительно плохо собой владеете!
— Прошу прощения, — сумела выговорить я.
— И вы действительно хотите оказаться там, где нас
будут сотни? — спросил Рафаэль.
— Я не поддаюсь на блеф, — заявил Риис. — Вы
меня не тронете. Судя по всему, что я слышал об Аните и о вас, Рафаэль, вы из
хороших парней. — Он бросил косой взгляд на Мику. — Его я не знаю. Но
я знаю, что лебеди никогда никому не подчинялись. Мы самостоятельны. Тот факт,
что я поддерживаю Аниту и ее пард, должен что-то значить для волков. Мы слабы
как союзники в бою, но то, что какое-то животное, кроме ее собственного,
заключает союз с пардом, что-то должен Ульфрику сказать.
Я забилась в угол, обняв колени, в позе, которую не следует
принимать, когда носишь кобуру. Но я в буквальном смысле брала себя в руки,
заставляя слушаться тело и разум. Как, интересно, смогу я не сделать в эту ночь
чего-то неприличного — или смертельного? И насколько еще ослабнет у меня
самообладание?
— Ваш последний царь отвечал на зов их ныне покойной
лупы, — сказал Рафаэль.
— Так мне говорили. Хотя, строго говоря, он был не
царь, а лишь наследный принц. Я не знаю, что он был должен прежней лупе, но,
думаю, это был какой-то шантаж, потому что мне попались снимки, от которых вы
бы покраснели.
Мне пришлось дважды прочистить горло, чтобы я смогла
заговорить.
— Каспар отказывался сниматься в порнофильмах Райны, но
платил за это проверкой актеров для фильмов.
— В каком смысле — проверкой?
Я обняла себя покрепче и стала отвечать, но при этом
преодолевая шум крови в ушах, пульсирующее желание.
— Каспар умел менять форму по желанию. Райна
использовала его для отбора не оборотней, которые заводились, когда он
перекидывался в процессе секса.
Реакцию Мики я ощутила даже на расстоянии. Риис был в ужасе.
— Вы это сами видели?
— Нет, но Райна с огромным удовольствием излагала мне
все в деталях. Она хотела, чтобы я присутствовала на таком «прослушивании», но
у меня нашлись более интересные дела.
— И он это делал добровольно? — спросил Риис.
— Нет. Совершенно определенно это не был его выбор. Он
ненавидел эту работу.
— Свою способность изменять форму мы считаем величайшим
даром. Мы — среди немногих оборотней, которые делают это с легкостью.
— Это потому, что ваш дар — либо проклятие, либо врожденный
талант, но не заразная болезнь?
— Мы так полагаем.
— У Каспара было проклятие, — сказала я.
— Вы интересуетесь, что у меня?
На самом деле я смотрела, как прыгает у него кадык, и думала
про себя, как оно было бы — сжать зубами горло, но об этом факте лучше было
умолчать. Я продолжала говорить, но Рафаэль и Мика наверняка знали, на какой
тонкой ниточке я держусь. Я продолжала говорить, потому что молчание
заполнялось картинами и жуткими желаниями.
— Да, мне интересно.
— Я родился царем лебедей.
— То есть царем лебедей, а не лебедином. Это значит,
что вы — самец? Слово «лебедин» используется только для женщин?
Он посмотрел на меня пристально:
— Я родился, чтобы быть их царем. Я — первый царь более
чем за сто лет.
— Все остальные либо выбирают вожаков, либо сражаются
за право им быть. А у вас выходит что-то вроде наследственной монархии.
— Так и есть. Хотя различие определяется не кровным
родством, можете назвать это наследственной монархией. Но я не наследовал
титула.
