Калеб был очень собой доволен. Я могла бы ручаться, что они
только что занимались сексом, но совершенно не мое дело, с кем они трахаются.
Нет, честно, не мое.
— Я рада, что ты хорошо провела время, Элизабет.
Она сжала руку Калеба:
— О, и еще как!
— Рада, потому что дальше время выпадет очень, очень
плохое.
Она изобразила надутые губы:
— Неужто наша маленькая Нимир-Ра обиделась, что я не
пришла спать с ней рядом голышом?
Я не могла не засмеяться.
— А что смешного? — спросила она. Калеб подался от
нее в сторону, высвобождая руку.
— Почему ты думаешь, что я тебя не убью, Элизабет?
— За что?
— Ну, хотя бы за то, что бросила Натэниела в клубе,
дала захватить его плохим парням, а в результате чуть не погибла я. Или зато,
что теперь я настоящая Нимир-Ра.
— А мне надоело с ним нянчиться, — сказала
она. — С ним было очень прикольно, а теперь уже нет. Он становится
стандартным.
— То есть больше не хочет тебя трахать, — уточнила
я.
Первые признаки гнева показались у нее на лице.
— У нас были по-настоящему хорошие моменты, у нас с
Натэниелом.
— Очевидно, недостаточно хорошие.
Она шагнула и встала рядом с Черри, то есть очень близко от
меня. Она действительно меня не боялась, и я знала почему — или думала, что
знаю. Она хамила, вела себя высокомерно и была гвоздем в сапоге с того момента,
как я взялась управлять пардом, и я ни разу не набила ей морду — ни в каком
смысле. Я все ей спускала, потому что, как она всегда бывала рада подчеркнуть,
могла ее убить, но наказать — никак. Для оборотня «наказать» значит либо избить
его до полусмерти, либо устроить ему какую-нибудь мистическую пакость, которой
они все боятся до судорог. И она была права. Оборотневской магией я не владела.
И не сразу я поняла, почему я ей так много спускаю. Я убила ее милого, мужчину,
которого она любила, и оттого мне было неловко. Габриэль заслужил смерть, но
она его любила, и я ей сочувствовала. Однако остатки этого сочувствия
кончились, когда я увидела Натэниела, висящего на цепях с мечами в теле.
Правила изменились, а Элизабет этого не знала. Еще не знала.
Из кустов неслышно выходили остальные леопарды, выбираясь на
дорогу. Волосы Мерля светились в темноте белым, борода и усы блестели серебром.
Он был одет в прямые джинсы и ковбойские сапоги с серебряными накладками на
носках. Раскрытый кожаный жакет скорее обрамлял грудь, чем покрывал. С ним была
женщина.
Высокая — шесть футов, если не больше. Обута в кроссовки,
дальше — джинсы, просторная футболка до середины бедер. Волосы почти черные,
прямые, густые, срезаны чуть выше плеч. Косметики нет, выступающие скулы делают
лицо скульптурным — почти резким. Глаза светлые, губы тонкие. Лицо из тех,
которые были бы красивы, если чуть-чуть подкрасить, но и так производят
впечатление. Не такое лицо, которое может забыться или наскучить. Мерль держал
ее за руку, но не как влюбленный подругу — скорее как отец дочь.
Она вибрировала неотмирной энергией, которая в той или иной
степени есть у всех леопардов-оборотней. Но здесь я почувствовала покалывание
кожи за несколько ярдов.
— Это Джина, — представил ее Мерль.
— Здравствуй, Джина, — сказала я.
Она посмотрела на меня, и страх в ее глазах сменился
презрением.
— Коротковата для Нимир-Ра.
— Мы с Микой одного роста, — сказала я.
— Я и говорю. — Она пожала плечами, но эта бравада
не казалась искренней. Скорее это как если человек свистит в темноте. Но я не
стала обращать на это внимание — сегодня у меня другие проблемы.
Последняя из моих леопардов, Вивиан, подошла одна. Она была
из тех немногих женщин, которые вызывали у меня желание защитить и заставляли
вспомнить прилагательные «кукольная» и «хрупкая». Вивиан была одной из самых
красивых женщин, которых я знала, и простые шорты вместе с прозрачным топом и
сандалиями этого не скрывали. Она была афроамериканка с примесью ирландской
крови, и цвет кожи у нее был безупречный бледно-какаовый, которую только эта
смесь и дает. Она была как-то растерянна, и я знала почему. Впервые за год
рядом с ней я не увидела Стивена. Стивен и Грегори были двойняшками, оба
стриптизеры в «Запретном плоде». Вивиан со Стивеном жили вместе и были очень
счастливы. Но Стивен сегодня ночью будет в лупанарии, как все добрые вервольфы,
а Вивиан придет туда с леопардами. Бедняжка Вивиан. Бедняга Стивен. До этой
минуты мне не приходило в голову, что Стивен может сегодня потерять брата.
Вивиан упала передо мной на колени, и я протянула ей руки.
Она стала о них тереться, как до того Черри и Зейн. Элизабет не стала меня
приветствовать, и это тоже было оскорбление. Ее спутники, в отличие от нее, не
были моими леопардами. И она намеренно выразила мне пренебрежение, но впервые
на публике. Обычно я на этом не настаиваю, потому что не люблю, когда она меня
трогает, но я видела лицо Калеба, когда Вивиан встала, закончив приветствие. Он
заметил этот недосмотр.
— Как жизнь, Вивиан?
— Настоящей Нимир-Ра не надо было бы спрашивать, —
встряла Элизабет.
Я сжала руки Вивиан, помогая ей встать.
— Ты собираешься помогать нам спасать Грегори или
отпускать остроумные замечания? — спросила я Элизабет.
— Я хочу спасти Грегори, — ответила она.
— Тогда заткнись на фиг.
Она попыталась что-то сказать, но Черри схватила ее за руку:
— Элизабет, хватит.
— Ты мне не доминант, — огрызнулась Элизабет.
— Я пытаюсь быть твоим другом, — возразила Черри.
— То есть ты хочешь, чтобы я оставила ее в покое?
— Да, если можно.
— Отлично. — Элизабет повернулась к
Натэниелу. — Я чую на тебе свежую кровь, Натэниел. — Она взяла его
ладонями за шею, прижалась к нему, отодвинув Черри. — Ты наконец нашел
себе кого-то, кто будет тебя давить?
— Да.
— Кого? — спросила Черри с любопытством.
— Ребята, нет времени, — вмешалась я. — Пора
ехать в лупанарии.
И Мерль нашел что добавить:
— Элизабет так себя ведет с тобой по одной только
причине: потому что ты ей позволяешь. Ослушание должно быть наказано
немедленно, иначе структура власти разваливается — как у твоего Ульфрика и его
стаи.
— Я управляю своими леопардами, — ответила я.
Элизабет рассмеялась и поцеловала Натэниела в лоб, оставив
отпечаток красной помады.
— Он кого-то сегодня трахнул, хотя ему это было
запрещено без согласия парда. И на это ты тоже посмотришь сквозь пальцы. Слаба
ты!
