Жан-Клод, увидев меня, встал. Белая сорочка была в пятнах,
рукав разорван. Не было впечатления, что его били или как-то обижали, но обычно
он фанатично относится к одежде. Такое могло быть вызвано лишь серьезными
причинами. Борьбой, быть может?
Я не подбежала к нему, но обняла его, прижала ухо к его
груди, держась за него, как за последнюю в этом мире прочную опору. Он гладил
меня по волосам и что-то приговаривал по-французски. Я уже достаточно стала
понимать, чтобы разобрать, что он рад меня видеть и что я очень хорошо выгляжу.
Но все остальное было просто приятным шумом.
Только ощутив присутствие Зебровски у себя за спиной, я
отодвинулась, но тут рука Жан-Клода нашла мою руку, и я ее взяла.
Зебровски на меня глядел так, будто впервые видит.
— Чего тебе? — Это прозвучало враждебно.
— Я никогда тебя не видел такой... мягкой. Ни с кем.
Это меня поразило.
— Ты же видел, как я целовалась с Ричардом.
Он кивнул:
— Это было другое. Вожделение. А это... — Он
покачал головой, подбирая слова. — С ним ты будто в безопасности.
Мне стукнуло в голову: а ведь он прав!
— А ты умнее, чем кажешься, Зебровски.
— Мне Кэти читает вслух книжки для самообразования. Сам
я только картинки смотрю. — Он тронул меня за руку: — Я поговорю с
Дольфом.
— Вряд ли это поможет.
Он пожал плечами:
— Если уж Орландо Кинга можно было обратить насчет
монстров, то всякого можно.
— То есть?
— Ты когда-нибудь читала, или слышала, или видела его
интервью до инцидента? Зебровски пальцами показал кавычки, произнося слово
«инцидент».
— Нет. Тогда, кажется, меня еще не интересовала эта
тема.
Он скривился:
— Да, я все забываю, ты еще была в пеленках.
— Так расскажи.
— Кинг был мотором и звездой движения, которое хотело
объявить ликантропов не людьми, чтобы их можно было убивать на месте и без
суда. Потом его поцарапали, и — але-оп! — он смягчился.
— Близость смерти делает с человеком такое, Зебровски.
Он усмехнулся:
— Она не сделала меня лучше, чем я есть.
Когда-то я держала руками его живот, сводя края раны, чтобы
не вылезли внутренности, пока мы ждали «скорую». Это случилось перед самым
рождеством года два назад. В письмо Санта-Клаусу в том году я включила только
одно пожелание: чтобы Зебровски был жив и здоров.
— Если Кэти не может сделать тебя лучше, то не может
никто и ничто.
Он осклабился шире, потом лицо его стало серьезнее.
— Я поговорю за тебя с боссом, посмотрю, нельзя ли
смягчить его сердце, не прибегая к близкой смерти.
Я посмотрела в это чуть грустное лицо:
— Это потому, что ты увидел, как я его обнимаю?
— Ага.
Я порывисто обняла его:
— Спасибо.
Он оттолкнул меня к Жан-Клоду:
— Ты лучше успей его завернуть в покрывало до
рассвета. — И посмотрел мимо меня на вампира: — Берегите ее.
Жан-Клод слегка поклонился:
— Я готов беречь ее настолько, насколько она позволит.
Зебровски рассмеялся:
— Слушай, а он тебя знает!
Мы так и оставили Зебровски заливаться смехом, а
регистратора глазеть, потому что ночь уже становилась тоньше. Приближался
рассвет, а у меня было еще много вопросов. Натэниел вел машину, мы с Жан-Клодом
сидели сзади.
Глава 13
Я по привычке застегнула привязной ремень, но Жан-Клод
остался сидеть вплотную ко мне, обнимая меня за плечи. Меня начало трясти, и я
не могла остановиться. Будто я так долго его ждала, что начала разваливаться. Я
не плакала, только позволила ему держать себя, пока меня трясло.
— Все хорошо, ma petite.Ничего уже не грозит нам обоим.
Я потерлась головой об его испачканную сорочку:
— Дело не в этом.
Он дотронулся до моего лица, приподнял его к себе в чуть
подсвеченной тьме машины.
— В чем же тогда?
— У меня был секс с Микой.
Я глядела ему в лицо, ожидая гнева, ревности, какой-то
вспышки в глазах. А видела только сочувствие и не понимала.
— Ты — как только что поднявшийся вампир. Даже те, кому
предстоит стать мастерами, не могут побороть голода в первую ночь или в первые
несколько ночей. Он непобедим. Вот почему многие вампиры нападают на ближайших
родственников, когда впервые встают. Это те, о ком они думают в сердце своем, и
потому вампиров тянет к ним. Только с помощью Мастера Вампиров может этот голод
быть направлен в другую сторону.
— Ты не сердишься? — спросила я.
Он засмеялся и обнял меня:
— Я боялся, что ты будешь на меня сердиться за то, что
я передал тебе этот ardeur,огонь, жгучий голод.
Я отодвинулась, чтобы заглянуть ему в лицо.
— А почему ты меня не предупредил, что я не смогу его
контролировать?
— Когда речь идет о тебе, ma petite, ябольше всего
стараюсь избегать недооценки. Если кто-нибудь, кого я знал за все эти века, мог
бы выдержать этот тест, то это ты. Я тебе не сказал, что ты потерпишь неудачу,
так как давно уже не пытаюсь предсказать, что может сделать сила с тобой или
посредством тебя. Обычно ты сама себе закон.
— Я была... беспомощна. И я... я не хотела его
контролировать.
— Конечно, не хотела.
Я покачала головой:
— Ardeur —это навсегда?
— Я не знаю.
— Сколько пройдет времени, пока я научусь им владеть?
— Месяц или два, может быть, меньше. Но даже когда ты
научишься им владеть, поосторожнее в присутствии тех, к кому ты вожделеешь
сильнее всего. От них голод вспыхнет в жилах палящим огнем. Ничего стыдного в
этом нет.
— Это ты так говоришь.
Он держал мое лицо в ладонях:
— Ma petite,уже больше четырехсот лет прошло, как я
впервые очнулся и ощутил, как бушует во мне ardeur,но я помню. И все эти годы я
помню, что плач по плоти еще острее и хуже, чем плач по крови.
Я сжала его запястья, прижала его руки к своему лицу.
— Мне страшно.
— Конечно. Так и должно быть. Но я тебе помогу через
это пройти. Я буду твоим гидом. Это может пройти за несколько дней или
приходить и уходить, не знаю. Но я тебе помогу пройти через это, что бы это ни
было.
