— Ты что, злишься, что я с ним встречаюсь? Ты мне не
отец, Дольф. Я имею право встречаться с кем хочу.
— Как ты можешь терпеть его прикосновения?
И снова гнев, злость.
— Ты хочешь его убить за то, что он мой
любовник? — Я не смогла скрыть удивления.
Он не смотрел мне в глаза.
— Ты меня не ревнуешь, Дольф, и это известный нам обоим
факт. Тебе не нравится, что он не человек?
— Он вампир, Анита. — Он наконец посмотрел мне в
глаза. — Разве можно трахаться с трупом?
Уровень эмоций был слишком личным, интимным. И тут до меня
доперло.
— Дольф, какая женщина в твоей жизни трахается с
нежитью?
Он шагнул ко мне, дрожа всем телом, огромные руки сжались в
кулаки. Почти багровой волной ярость залила его лицо. Скрипя зубами, он
проговорил:
— Выметайся.
Я хотела что-то сказать в извинение, но говорить было
нечего. Осторожно пробираясь мимо него, не спуская с него глаз, я вышла в
коридор. Но он остался стоять, овладевая собой. Зебровски вывел меня из камеры
и закрыл за нами дверь.
Будь я в компании другой женщины, мы бы тут же обсудили, что
сейчас произошло. Будь я в компании нескольких женщин, мы бы тоже обсудили. Но
Зебровски был копом. А копы на личные темы говорить не будут. Если ты случайно
узнаешь о чем-то личном, по-настоящему больном, ты будешь на фиг молчать —
разве что сам объект захочет об этом говорить. К тому же я не знала, что
сказать. Если жена Дольфа обманывает его с трупом, я не хотела об этом знать. У
него два сына и нет дочерей — кто еще это мог бы быть?
Зебровски провел меня через замолчавшую комнату персонала.
Когда мы вошли, к нам повернулся человек. Он был высокий, темноволосый, с
сединой на висках. Четкие суровые черты лица начали расплываться на краях, но
он был красив мужественной красотой, что-то вроде Мальборо. Что-то в нем было
знакомое. Но лишь когда он повернулся и стали видны следы когтей на шее, я его
узнала. Орландо Кинг был одним из первых охотников за скальпами в стране, пока
его чуть не убил один одичавший оборотень. Легенды не сходились в том, что это
был за зверь: кто говорил — волк, кто — медведь или леопард. Подробности
разрастались так обильно, что я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь знал правду, кроме
самого Кинга. Кинга — и оборотней, которые чуть его не убили, если, конечно, не
все они погибли при этой попытке. У него была репутация охотника, от которого
еще никто не уходил, который никогда не прекращал преследования, пока не убивал
свою дичь. Он зарабатывал хорошие деньги, читая лекции в стране и за ее
пределами. Заканчивал он обычно тем, что снимал рубашку и показывал шрамы. Как
на мой вкус, это слишком отдавало цирком, но ладно — не мое же тело. И еще он
иногда консультировал полицию.
— Анита Блейк, это Орландо Кинг, — представил его
Зебровски. — Мы его пригласили помочь обвинить графа Дракулу в убийстве.
Я сердито взглянула на Зебровски, но он лишь осклабился в
ответ. Он будет обзывать Жан-Клода кличками, пока я не перестану реагировать.
Чем раньше я это сделаю, тем раньше ему надоест.
— Миз Блейк, — заговорил Орландо Кинг глубоким,
рокочущим голосом, который я помнила по его лекциям, — я очень рад видеть
вас живой.
— А я очень рада быть живой, мистер Кинг. Последний
раз, когда я вас слышала, вы читали лекции на западном побережье. Надеюсь, вам
не пришлось прервать поездку, чтобы участвовать в раскрытии моего убийства.
Он пожал плечами, и что-то в этом было, создававшее иллюзию,
что он выше, шире, чем на самом деле.
— Нас, тех, что посвятили свою жизнь борьбе с
монстрами, так мало. Как я мог не приехать?
— Я польщена, — ответила я. — Я слышала вашу
лекцию.
— Да, вы потом подходили ко мне поговорить.
— Польщена еще раз. Вы за год встречаете тысячи людей.
Он улыбнулся и тронул меня за левую руку — едва-едва.
— Но среди них мало тех, чьи шрамы под стать моим. И в
этом бизнесе нет даже вполовину таких симпатичных.
— Спасибо.
Он был старше меня поколения на два, и я решила, что его
комплимент — не заигрывание, а привычка.
Зебровски скалился, и по этой ухмылке можно было понять: он
не считает, что Кинг всего лишь вежлив. Я пожала плечами и не стала обращать
внимания. Давно уже я поняла: если делаешь вид, что не замечаешь, когда мужчина
с тобой заигрывает, почти всем им надоедает, и они перестают.
— Я рад снова видеть вас, миз Блейк. Тем более живой.
Но я знаю, что вы спешите, чтобы успеть до рассвета выручить вашего
бойфренда-вампира.
Едва заметная пауза послышалась перед словом «бойфренд». Я
вгляделась в его лицо — оно было нейтральным. Ни осуждения, ни порицания —
только улыбка и доброжелательность. После ража, в который вошел Дольф, приятный
контраст.
— Спасибо, что вы понимаете.
— Я был бы рад возможности поговорить с вами до моего
отъезда.
Опять мелькнула мысль, не закидывает ли он удочку, и я
сказала единственное, что пришло мне в голову:
— Для обмена опытом?
— Именно.
Я просто не понимаю, как действую на мужчин. Я не настолько привлекательна
— или, быть может, не вижу в себе этого качества. Мы пожали друг другу руки, и
он не стал удерживать мою ни на секунду дольше, чем нужно, не стискивал ее,
никак ничего не сделал такого, что делают мужчины, когда заинтересованы. Может,
я просто становлюсь параноиком насчет мужчин?
Зебровски вывел меня через море столов забрать Натэниела.
Полицейская, детектив Джессика Арнет, одна из новичков в группе, все еще
развлекала Натэниела. Она глядела в его сиреневые глаза так, будто в них была
гипнотическая сила. Ее не было, но Натэниел действительноумел слушать. Среди
мужчин это бывает редко, и потому ценится даже больше, чем красивое тело.
— Натэниел, нам пора.
Он тут же встал, но успел бросить детективу Арнет такую
улыбку, что у нее глаза заискрились. В обычной жизни Натэниел — стриптизер, так
что охмуряет он совершенно инстинктивно. Он, кажется, одновременно и осознает,
и не осознает своего действия на женщин. Когда сосредоточится, то понимает, что
делает. Но когда он просто входит в комнату и к нему поворачиваются головы, он
не замечает.
Я тронула его за локоть:
— Скажи тете детективу «до свидания». Мы уже спешим.
— До свидания, тетя детектив, — сказал он. Я
подтолкнула его к двери.
Зебровски вывел нас наружу. Наверное, не будь с нами
Натэниела, он бы продолжал задавать вопросы. Но Натэниела он видел впервые и не
очень знал, что при нем можно обсуждать. Так что он молча довел нас до комнаты
оформления задержанных, где в одном из трех кресел сидел Жан-Клод. Обычно здесь
все время толпится народ, приходит, уходит, а поскольку места здесь как в
чулане, кажется очень людно. А сейчас место занимали два торговых автомата да
регистратор за своим зарешеченным окошком — новое название, поскольку слово
«тюремщик» из моды вышло. Впрочем, три тридцать утра.
