Я стояла и смотрела на них, пытаясь уложить это в голове, но
оно туда не лезло. Тогда я сказала:
— Сегодня я должна вытащить из тюрьмы Жан-Клода. Я
покажу полиции, что он меня не убивал.
— Твой пард мне сказал, что ты не хотела бы
открываться. Чтобы твои полицейские друзья не узнали.
— Я не оборотень, — сказала я, и сама услышала в
своем голосе упрямство.
Мика смотрел на меня, улыбаясь, и это меня взбесило.
— И нечего на меня так смотреть!
— Как?
— Как на бедную девушку, что тешит себя иллюзиями. Ты
просто не все обо мне знаешь, не знаешь, откуда берется моя сила.
— Ты имеешь в виду метки вампира? — спросил он.
Я посмотрела мимо него на троицу в дверях. Почему-то они
поежились.
— Как приятно знать, что мы — одна большая семья, где
нет тайн друг от друга.
— Я обсуждал с врачами, может ли твое быстрое исцеление
быть просто побочным эффектом меток, — сказал Мика.
— Иначе быть не может, — ответила я, но первая
струйка сомнения уже холодом просачивалась мне в живот.
— Если тебе так лучше.
Я смотрела на эту сочувственную физиономию и чувствовала,
как меня затопляет жар злости, а с ним — вибрирующая энергия. Зверь Ричарда...
или мой? Я впервые позволила себе додумать эту мысль до конца. Это не своего ли
зверя ощутила я с Микой? Не потому ли я не могла почувствовать, где Ричард и
что он делает? В сегодняшней кутерьме я несколько раз думала о нем, но ни разу
не ощутила полного раскрытия меток между нами. Я сочла, что это была энергия
Ричарда, потому что она принадлежала ликантропу. А если не Ричарда? Тогда моя?
Кто-то тронул меня за руку, и я вздрогнула. Это был Мика.
— Ты побледнела. Может быть, сядешь?
Я шагнула назад и чуть не упала. Ему пришлось подхватить
меня за руку, чтобы я не оказалась на скользком и мокром кафеле. Я хотела
выдернуться, но голова кружилась и мир не стоял на месте. Мика опустил меня на
пол.
— Опусти голову между колен.
Я села на полу по-турецки, спиной к стене, опустив голову на
согнутые ноги, и ждала, чтобы прошло головокружение. Никогда я не падала в
обморок. То есть от потери крови я теряла сознание, но от потрясения — никогда.
Когда ко мне вернулась способность мыслить, я медленно
выпрямилась. Мика сидел возле меня, внимательный и сочувствующий, и я видеть
его не могла. Прислонившись к стене замотанной в полотенце головой, я закрыла
глаза.
— Где Элизабет и Грегори? — спросила я.
— Элизабет не хотела тебе помогать, — ответил
Мика.
Я открыла глаза и повернулась — только головой, чтобы
посмотреть на него.
— И у нее есть для того причина?
— Она тебя ненавидит, — просто ответил он.
— Да, она любила Габриэля, прежнего альфу, а я убила
его. После этого трудно подружиться.
— Она ненавидит тебя не поэтому.
Я всмотрелась в его лицо:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ненавидит она тебя за то, что ты, будучи человеком,
лучший вожак, чем она, хотя она и леопард. Ты заставляешь ее чувствовать себя
слабой.
— Она и есть слабая.
Он улыбнулся, в глазах его сверкнули искорки.
— Да, ты права.
— Где Грегори?
— Ты его накажешь за то, что он тебя заразил? —
спросил Мика.
Я оглянулась на ждущую у двери молчаливую троицу. И вдруг
поняла, что значит групповая динамика. Они обращались с Микой как со своим
Нимир-Раджем, предоставив ему разговаривать со мной — вроде как зовут на помощь
мужа, когда жена слишком много выпьет. Мне это не слишком понравилось. Но если
сосредоточиться на моменте, на ближайших проблемах, без теоретизирования, без заглядывания
в будущее, то, может, как-нибудь выживу.
— Если бы Грегори не вмешался, меня бы сейчас вообще не
было. Мне бы вырвали сердце. И это была случайность, что он упал на меня в
драке.
Я смотрела на лицо Мики, но почувствовала, как остальные
вздохнули с облегчением, ощутила за несколько ярдов. Я посмотрела — так и есть,
даже в осанке это стало заметно.
— Так где он? Где Грегори?
Они трое опять будто передавали друг другу глазами горячую
картофелину.
— Он отказался прийти, как Элизабет?
— Нет-нет, — поспешно сказала Черри, но ничего не
стала объяснять.
Я посмотрела на Натэниела. Он встретил мой взгляд не отводя
глаз, но выражение его лица мне не понравилось. То есть явно запас плохих
вестей еще не исчерпался.
Я повернулась к Мике:
— Ладно, тогда ты мне скажи.
— Когда твой Ульфрик узнал, что Грегори сделал тебя
настоящей Нимир-Ра, он... — Мика развел руками.
— Он стал чудить.
Это сказал Зейн.
— То есть? — Я повернулась к нему.
— Он захватил Грегори, — объяснила Черри.
— То есть как — захватил?
— Объявил Грегори врагом стаи, — сказал Мика.
— Продолжай.
— Если бы ты была истинной лупой и кто-то нанес бы тебе
рану, то Ульфрик был бы вправе объявить его врагом стаи, преступником.
Я смотрела в эти желто-зеленые глаза.
— И что это значит конкретно?
— Это значит, что твой леопард сейчас у волков, и они
будут его судить за то, что он тебя ранил.
— Ни за что! То есть даже если я и превращаюсь в
оборотня, чего не происходит. Мне это не помешает. Я просто стану оборотнем,
как они.
— Нет, не как они, — возразил Мика. — Как мы.
Я пыталась прочесть что-то по его лицу, но недостаточно
хорошо его знала.
— Поясни, что ты имеешь в виду.
— Ты не можешь быть одновременно лупой у волков и
Нимир-Ра у леопардов.
— Я долго была и тем, и другим.
Он покачал головой и снова скривился от боли в шее.
— Нет, ты была человеческой женщиной, которая
встречается с Ульфриком и которую он объявил лупой. Ты была человеком, когда
взяла под опеку леопардов до тех пор, пока не найдешь настоящего
альфа-леопарда, чтобы передать ему эту работу. Теперь ты стала истинной
Нимир-Ра, и стая не примет тебя как свою.
— То есть ты говоришь, что Ричард бросил меня,
поскольку я теперь буду леопардом?
— Нет, я говорю, что теперь стая тебя не примет как его
лупу. — Он посмотрел вверх, потом вниз. Было видно, как он подыскивает
слова. — Я понимаю так, что среди ваших местных волков происходит
следующее: твой Ульфрик установил в стае вместо монархии, когда его слово было
законом, демократию, когда правит большинство. У него есть решающий голос, но
не последнее слово.
