Он отодвинулся подальше, достаточно далеко, чтобы спросить:
— Все хорошо?
Очень горячим было его дыхание.
Я кивнула, отвернув от него лицо.
Он поверил мне на слово и снова прижал рот к шее. На этот
раз все было без предисловий: он меня укусил, и я ахнула. Живот свело
судорогой, узлом, меня повернуло набок, отодвинуло от него.
— Что случилось, Анита?
— Живот, — ответила я.
Он отодвинул полу халата, провел рукой по животу.
— Здесь не было раны.
Снова волна боли рванула внутренности, согнув меня пополам,
заставив извиваться на полу. Голод рвал меня на части, будто что-то живое
рвалось из тела наружу.
Мика был рядом, отвел мне волосы с лица, положил к себе на
колени, прижал к груди.
— Найдите врача!
Грудь его была гладкой и теплой. Я слышала, как бьется
сердце, ощущала его щекой. Я чуяла запах крови под его кожей, как аромат
экзотической конфеты, которая тает на языке и уходит в горло. Медленно подняв
глаза, я добралась до пульсирующей жилы на шее. И смотрела я на этот пульс, как
умирающий от жажды человек, горло жег голод, необходимость, губы пересохли и
потрескались от этой жажды. И я сразу поняла, что мысли эти не мои.
Я выпустила наружу ту часть своего существа, которую
Жан-Клод считал своей, и нашла его. В камере без окон. Он смотрел так, будто видит
меня перед собой. «Ma petite», —прошептал он, и я поняла, где он. Не знала,
почему он там, но знала где. Городская тюрьма Сент-Луиса, камера для существ,
не выдерживающих дневного света. Глядя в его глаза, я видела, как заполняет их
синий огонь, пока не осветил тусклую камеру.
Он потянулся ко мне, будто мы могли соприкоснуться, и это
сила Мики, его зверь повернулся в моем теле и оторвал от Жан-Клода.
Я открыла глаза и обнаружила, что обнимаю Мику, прижавшись
лицом к его плечу, а рот мой в опасной близости от теплой долготы шеи. В
комнате было движение, я поняла, что кто-то побежал за доктором, но то, чего
мне было нужно, доктор мне не даст.
Кожа Мики пахла чистотой и молодостью. Я будто могла сказать
по запаху, сколько ему лет. Я предвкушала нежность его плоти, и та часть меня,
которая видела его как мясо, принадлежала не Жан-Клоду, а Ричарду.
Я не умею выразить этот голод в словах. Мика повернул
голову, заглянул мне в глаза, и что-то открылось во мне, какая-то дверь, о
которой я понятия не имела, распахнулась настежь. Оттуда рванул ветер, ветер,
созданный из темноты и тишины могилы. Ветер с легкой примесью электрической
теплоты, как мех, трущийся о голую кожу. Ветер, на вкус как оба мои мужчины. Но
я была центром, тем, кто может выдержать в себе их обоих и не разорваться.
Жизнь и смерть, похоть и любовь.
— Кто ты? — спросил Мика удивленным шепотом.
Я всегда думала, что вампиры берут своих жертв — крадут у
них волю взглядом и подминают под свою, вроде изнасилования магией. Но сейчас я
знала, что это на самом деле сложнее, — и проще. Я видела глазами
Жан-Клода, ощущала его силой. Глядя в лицо Мики вплотную к моему, я ощущала,
видела, чуяла его голод. Вожделение, огромное неутоленное вожделение, и давно уже.
Но под ним — голод еще сильнее, голод по силе и защите, которую сила дает. Я
будто чуяла этот голод ноздрями, катала его вкус на языке. Пока я смотрела в
эти желто-зеленые глаза на таком человеческом лице, Жан-Клод дал мне ключи к
душе Мики.
— Я — Сила, Нимир-Радж. Такая сила, которая может
согреть тебя в самую холодную ночь.
Сила веяла по его коже обжигающим ветром, и этот ветер
смешался с силой, бывшей внутри меня, скрутился с ней и воткнулся в мое тело
как нож. У меня из горла вырвался стон, и Мика эхом повторил его. Сила
превратилась во что-то более нежное, что-то ласкающее изнутри, а не колющее,
что-то, о чем мечталось всю жизнь. По выражению лица Мики я поняла, что и он
ощутил то же самое.
Какой-то ветер пошевелил концы его волос. Он провеял между нами
как острие, где встречаются тепло и холод и создают нечто, чего не могут
создать порознь, что-то большое и клубящееся, ветер такой силы, что сметает
дома и выворачивает столбы.
Он сжал руки, которыми держал меня:
— Я — Нимир-Радж, меня не возьмешь на иллюзии.
Я встала на колени, не разрывая кольца его рук, и прижалась
к нему спереди. Мы были почти одного роста, и встречный взгляд был невероятно
близок. Сила вокруг притискивала нас друг к другу как гигантская ладонь. Его
тело ответило мне, и он снова стал большим, тесно упираясь мне в пах и в живот.
То, что должно было вызвать у меня смущение и растерянность, но не вызвало. Я
знала, что Жан-Клод питается похотью так же, как и кровью, но никогда не
понимала, что это на самом деле значит до этих пор, когда плоть Мики коснулась
моей. Не само его прикосновение, твердого и жесткого, к моему телу, заставило
меня затрепетать — а голод в его теле. Он пробивался сквозь плоть, будто мне
представали кирпичики его существа, слишком простые, чтобы описать словами, потребности,
не имеющие никакого отношения к языку, а принадлежащие только обнаженному телу.
Он закрыл глаза и тихо застонал.
— То, что я предлагаю, — не иллюзия, Нимир-Радж.
Он покачал головой:
— Одного секса мало.
— Я не предлагаю секса — сейчас я предлагаю другое.
С этими словами я прижалась сильнее, и он содрогнулся, издав
горлом звук, очень похожий на скулеж.
— Я предлагаю вкус силы, Нимир-Радж, маленький кусочек
того, что я могу тебе дать.
Умом я знала, что это ложь, но сердцем знала, что это
правда. Я могу предложить ему силу и плоть — две вещи, которых он хотел, желал
превыше всего прочего. Это была идеальная наживка, и это было неправильно. Я
хотела податься назад, укротить эту силу, но Жан-Клод не дал. Он вбивал в меня
свою силу как эхо собственного тела, подчинял меня. Слишком поздно было мне
питаться, как питаются люди, и вернуть ему его силу. Он много ночей избегал
меня, потому что я была слаба. И вот я стала сильной, а он ослабел, и в городе
у нас враги. Мы не можем позволить себе слабости. Все это я поняла в мгновение
ока, от его сознания — к моему. И вот это зернышко сомнения — Разве мы можем
позволить себе слабость? —и не позволило мне его заглушить.
— Что ты хочешь взамен? — спросил Мика шепотом на
грани отчаяния, и мы оба знали: что я ни попрошу, он это сделает.
— Я хочу пить теплый бег твоего тела, наполнить рот той
горячей жидкостью, что бежит вот здесь.
И я потерлась губами о его шею. Аромат такой близкой крови
завил мне желудок узлом, но мы были близко, очень близко, только не спешить,
только не спугнуть. Как рыбаки. Мы забросили сеть, и теперь надо было только,
чтобы рыба перестала биться и затихла.
Губы мои витали над его шеей, когда он произнес:
