Окровавленный нож выпал у меня из рук, резко звякнув на цементном
полу. Натэниел вскрикнул. Джемиль оказался сзади, и еще один клинок исчез из
груди Натэниела. Еще один засосало в тело у меня на глазах. Натэниел снова
закричал, из раны хлынула кровь, и я отвернулась. Коронус все еще валялся на
полу, и двое его людей толпились рядом. Что-то, наверное, в моем лице испугало
его, потому что глаза у него полезли на лоб и что-то весьма похожее на
человеческий страх отразилось в них.
— Мы бы вытащили лезвия, но гиены велели ничего не
трогать до твоего прибытия!
Я посмотрела на ту сторону комнаты, на ближайшего к
Натэниелу охранника — того, кому не нравилось здесь быть. Он поежился под моим
взглядом:
— Я выполнял приказ.
— Это оправдание или предлог?
— Нам не в чем перед тобой оправдываться, —
ответил другой охранник, высокий шатен, который впустил нас в комнату. Он стоял
возле закрытой двери с видом надменным и вызывающим, но вкус его страха я
ощущала на языке, как тающую конфету. Он боялся того, что я могу сделать.
Грегори подошел поближе в виде получеловека-полулеопарда.
Никогда я его таким не видела — пятнистый мех, крупнее, чем в виде человека, и
мускулистее. Между задними ногами болтаются вполне залеченные, крупные
гениталии.
Один из змеелюдей полз по полу, волоча за собой ноги.
Позвоночник сломан, но заживет. Сзади, из горла Натэниела, донесся еще один
крик. Другой змеечеловек скорчился у стены рядом с закованной брюнеткой. Рука
почти была вырвана из сустава. Платье Сильвии разодралось в клочья, обнажив
груди на обозрение миру. Сильвии, похоже, было на это наплевать. Руки ее были
все так же снабжены когтями, бледные волчьи глаза смотрели на меня.
— Забирай своих леопардов, — сказал
Коронус, — и иди с миром.
Тут же раздался еще один крик.
— С миром, — повторила я в странном оцепенении,
будто какая-то часть моей личности сложилась и перестала действовать. Стоять
здесь и слушать крики Натэниела, и при этом сохранить чувства, было невозможно.
Если сохранять рассудок. Спокойствие пустоты, в которое я обычно погружаюсь,
когда убиваю, начало поглощать меня, и так было куда лучше. Есть вещи и похуже
пустоты.
— Кто эти женщины?
— Лебединки, — ответил он. — Тебе до них нет
дела, Нимир-Ра.
Я поглядела на него, и сама почувствовала, как мои губы
кривятся в улыбке. Не слишком приятной.
— Что с ними будет, когда мы уйдем?
— Вылечатся, — ответил он. — Нам они нужны
живые.
Я против воли улыбнулась шире. Засмеялась, но мне самой не
понравился звук моего смеха.
— И ты думаешь, что я оставлю их на вашу милость?
— Это лебеди, а не леопарды. Что тебе за дело до них?
Голос Натэниела прозвучал хрипло, и, обернувшись, я увидела
текущие у него по щекам слезы.
— Не оставляй их! Пожалуйста, не надо!
Джемиль вытащил еще один клинок. Осталось только три. На
этот раз Натэниел не вскрикнул, только вздрогнул, закрыв глаза.
— Анита, прошу тебя! Они бы сюда не пришли, если бы я
их не позвал!
Я посмотрела на трех нагих женщин в цепях, с кляпами во рту,
в окружении десятков чистых, не использованных пока лезвий. Женщины смотрели на
меня вытаращенными глазами, часто дыша, и было видно, как панический страх
спускается у них вниз по горлу, как вино. И я, глядя на них, знала, что они —
просто еда. Они лебеди, не хищники. Они — не мы. Сейчас я каналировала Ричарда.
Я была сегодня «шведским столом» для моих парней, сборной солянкой их мыслей и
чувств. Но одна вещь была, которая принадлежала мне: ярость. Не ярость волков,
когда они убивают. Нет, она была холоднее и как-то увереннее в себе. Ярость, не
имеющая никакого отношения к крови, а полностью относящаяся... да, к смерти. Я
хотела убить их всех за то, что они сделали с Грегори и Натэниелом. Я хотела их
смерти. По правилам, убить их я не могу, но я сделаю, что можно. Я отниму у них
остальных жертв. Не оставлю, не могу оставить этих трех женщин в таком виде. Не
могу — и все.
— Не бойся, Натэниел, мы их не бросим.
— У тебя нет права на них, — возразил Коронус.
Грегори зарычал, и я взяла его за мохнатую руку.
— Все в порядке. — Я посмотрела на Коронуса,
стоящего в окружении змей. — Я бы на твоем месте не стала говорить мне о
правах. На твоем месте я бы молчала в тряпочку и выпустила бы нас отсюда со
всеми, кого мы возьмем.
— Нет, они наши, пока не явится их выручать их
лебединый царь.
— Вот что: его здесь нет, а я есть. И я тебе говорю,
Коронус Клана Черной Воды, что этих лебединок я заберу с собой. Не брошу.
— Почему? Что тебе за дело до них?
— Почему? Отчасти потому, что ты мне не нравишься. Еще
потому, что я хочу вас всех поубивать, но не могу по законам ликантропов.
Поэтому я тебя ограблю, отобрав твою добычу. Придется удовлетвориться этим. Но
если ты еще когда-нибудь, хоть раз, встанешь на моей дороге, я тебя просто
убью, Коронус. Убью с удовольствием.
Я поняла, что говорю правду. Часто мне приходилось убивать с
холодной кровью, но сегодня мне очень хотелось его убить. Может быть, ради мести.
Я не стала спрашивать себя, я просто выразила это глазами. Пусть оборотень это
видит, потому что он поймет. Он не человек и может узнать смерть, когда она на
него смотрит.
Он понял. Я увидела это по его глазам, ощутила свежий вкус
страха. Вдруг он показался мне очень усталым.
— Я бы отдал их, если бы мог, но не могу. Я должен
что-то показать как результат этой ночи.
Надеялся, что это будут лебеди и леопарды, но если у меня
нет одних, то других я должен предъявить.
— А какое тебе дело до лебедей или леопардов? —
спросила я. — Они для тебя ничего не значат, тебе не включить их в свое
племя.
Глаза его замкнулись в непроницаемости, но струйка страха
нарастала, переходя в густой аромат пота и горечи. Он очень боялся. И не меня,
то есть не совсем меня, но чего-то, что с ним будет, если он отдаст лебедей.
Так что же это?
— Анита Блейк, я не могу их отдать.
— Объясни почему.
— Не могу.
Страх из него уходил. До сих пор я не знала, что смирение
имеет запах, но сейчас я слышала этот запах тихой горечи поражения. Он окутал
меня густой волной, и я знала, что победила.
Он покачал головой:
— Я не могу отдать лебедей.
— Ты их уже отдал. От тебя воняет поражением.
Он склонил голову:
— Я отдал бы, если бы мог, но прошу тебя, поверь мне, я
не могу отдать их тебе. Не могу.
— Не можешь или не желаешь?
