— Дольф? — спросила я.
Он ответил не поворачиваясь:
— Мне за тебя сильно поджарят задницу, Анита.
— Не в этом случае, — ответила я. — Все, кого
вынесли из этого дома, не люди. По закону оборотни — те же люди, но мы с тобой
знаем, как это на практике. Кого трогает лишний убитый монстр?
Тут он повернулся, привалившись к трюмо, скрестив руки на
груди.
— Я думал, оборотни после смерти снова принимают
человеческий вид.
— Принимают.
— С этими змеями такого не случилось.
— Не случилось.
Мы переглянулись.
— Ты хочешь сказать, что они — не оборотни?
— Я хочу сказать, что я понятия не имею, кто они.
Змеелюди есть в самых разных мифах — от индуистских до вуду. Может, эти вообще
никогда не были людьми.
— То есть вроде того наги, которого ты вытащила из реки
два года назад? — спросил он.
— Нага — истинно бессмертный. Эти твари, кем бы они ни
были, не выдерживают серебряных пуль.
Он на секунду прикрыл глаза, а когда открыл, я заметила, до
чего он устал. Не физически, но сердцем, будто слишком долго лежит на нем
какое-то эмоциональное бремя.
— Что с тобой, Дольф? Чего ты так... взбаламучен?
Он едва заметно улыбнулся.
— Взбаламучен, — повторил он. Помотал головой и
отошел от трюмо, сел на край кровати, и я повернулась на стуле, сев на него
верхом, чтобы смотреть на Дольфа. — Ты меня спрашивала, которая из женщин
в моей жизни спит с нежитью.
— Я жалею, что спросила, Дольф. Я прошу прощения.
Он покачал головой:
— Нет, это я вел себя как сволочь. — Глаза его
снова стали свирепыми. — Но я не понимаю, как ты можешь позволять этой...
твари к тебе прикасаться.
Отвращение его было таким сильным, что почти ощущалось на
ощупь.
— Мы это уже обсуждали, Дольф. Ты мне не отец.
— Но я отец Даррина.
Я вытаращила глаза:
— Даррина? Твоего старшего, адвоката?
Он кивнул.
Я всматривалась в его лицо, пытаясь что-нибудь понять, боясь
что-нибудь сказать. Боясь, что я не поняла.
— А что такое с Даррином?
— Он помолвлен.
Лицо Дольфа было страшно серьезным.
— Что-то мне подсказывает, что поздравления неуместны?
— Она — вампир, Анита. Блядский вампир.
Я заморгала. У меня не было слов.
— Не знаю, что я могла бы сказать, Дольф. Даррин старше
меня. Уже взрослый мальчик, имеет право быть с тем, с кем хочет.
— Она труп, Анита, ходячий труп!
— Это так, — кивнула я.
Он встал и заходил по комнате злыми широкими шагами.
— Она мертвец, Анита, проклятый мертвец, а мертвец тебе
внуков не нарожает.
Я чуть не рассмеялась, но инстинкт самосохранения у меня
все-таки сильнее чувства юмора. Наконец я сказала.
— Да, Дольф, к сожалению... действительно,
женщины-вампиры не могут доносить ребенка до родов. Но ведь твой младший, Пол,
который инженер — он женат?
Дольф мотнул головой:
— У них не может быть детей.
Я смотрела, как он ходит по комнате, туда-сюда.
— Я не знала, Дольф. Мне очень жаль.
Он снова сел на кровать, внезапно ссутулив плечи.
— Не будет у меня внуков, Анита.
Я снова не знала, что сказать. Никогда Дольф на моей памяти
не говорил о своей личной жизни ни со мной, ни вообще "скем бы то ни было.
Мне было и лестно, и почти страшно. Утешитель из меня не очень, и я просто не
знала, что надо делать. Будь то Натэниел, или кто-то из леопардов, или даже из
волков, я бы его обняла, погладила, но это был Дольф, и я не была уверена, что
он из тех мужиков, которые любят, чтобы их гладили.
Он сидел, уставясь тупо в пол, большие руки свесились с
колен. Такой у него был потерянный вид. Я встала и подошла к нему. Он не
шевельнулся, и я тронула его за плечо.
— Дольф, мне очень жаль.
Он кивнул.
— Люсиль все глаза выплакала в ту ночь, когда Даррин
нас обрадовал.
— Из-за того, что она вампир, или из-за внуков?
— Она говорит, что еще слишком молода быть бабушкой,
но...
Он внезапно поднял глаза, и то, что я там увидела, было
такой кровавой раной, что я чуть не отвернулась. Но я должна была заставить
себя встретить этот взгляд, выдержать его. Дольф открылся мне сильнее, чем
когда бы то ни было, и я обязана была на это ответить. Должна была смотреть и
дать ему понять, что вижу все. Если бы он был моей подругой, я бы его обняла.
Если бы он был даже кем-нибудь из моих друзей — за редким исключением, — я
бы тоже обняла его. Но он был Дольф, и я просто не знала, стоит ли.
Он отвернулся, и лишь тогда, уже не видя этого страдания в его
глазах, я попыталась его обнять, но он не дал мне. Он встал и отошел, но я
попыталась, и это было все, на что я способна.
Когда он повернулся ко мне, глаза его были непроницаемы,
лицо — лицом копа.
— Если ты от меня что-то утаиваешь, Анита, я тебе устрою
скипидарную баню.
Я кивнула, и лицо у меня стало такой же пустой маской, как у
него. Момент откровенности миновал, и Дольфу было за него неловко, так что мы
вернулись на привычную почву. Меня устраивает. Я все равно не знала, что
сказать. Но я запомнила, что он открылся мне. Я запомнила, хотя и не знаю, что
хорошего в этом для каждого из нас.
— На меня в моем собственном доме напала группа
оборотней или кто они там. Убили одного из моих гостей, ранили другого, а ты мнеобещаешь
скипидар. За что?
Он мотнул головой.
— Ты что-то утаиваешь, Анита. Иногда мне кажется, что
просто по привычке, иногда — чтобы быть гвоздем в сапоге, но ты мне перестала
рассказывать все до конца.
Я снова пожала плечами:
— Я не говорю, что скрываю что-нибудь насчет
сегодняшних событий, но я тебе рассказываю все, что могу, Дольф, и всегда,
когда могу.
— А насчет твоего нового бойфренда с кошачьими глазами?
Я заморгала:
— Не понимаю, Дольф.
— Мика Каллахан. Я видел, как вы держались за ручки.
— Он на ходу пожал мне руку, Дольф.
— Он на ходу пожал руку, а у тебя на ходу морда
расплылась радостью.
Пришел моей черед потупить глаза. И не поднимать их, пока я
снова не натянула на себя маску пустого лица.
