Шанг-Да стоял, прислонившись к стене возле двери, ведущей в
кухню. Такого смущенного вида я у него не наблюдала никогда. Он старался не
встречаться со мной взглядом. Что там стряслось?
Калеб устроился на кушетке с одеялом и запасной подушкой.
Сейчас он сидел, одеяло комом на коленях. Он был гол до пояса, да и ниже,
наверное, если никто не заставил его надеть штаны. Хотелось думать, что
кто-нибудь догадался покрыть кушетку простыней. Он смотрел, как я иду, и даже в
тусклом свете кухни мне не понравилось, как он следил за мной глазами.
— Славный халатик, — заметил он.
Я оставила это без внимания и вошла в дверь. Ричард сидел за
кухонным столом. Он открыл все шторы, и свет заливал кухню. Волосы он высушил
феном, и они лежали мягкой пушистой волной. Мне никогда не удается высушить
волосы феном без того, чтобы они не превратились в подобие густой и жуткой
пакли. В утреннем свете волосы Ричарда казались еще более золотыми, чем обычно,
менее каштановыми. Он поднял голову, и я поняла, что золотистое сияние — это
гало от утреннего солнца. Оно нарисовало вокруг Ричарда сияющий нимб, а кожа
посередине лица выглядела темнее, будто была в тени.
Миг у меня был, чтобы заметить блеск слез на этом затененном
лице, потом Ричард опустил голову и отвернулся. При этом его тело оказалось на
свету, но иллюзия гало и тени пропала.
Я подошла к столу, встала поближе, почти касаясь голого плеча,
не зная, надо ли это делать.
— Ричард, что случилось?
Он замотал головой, не поднимая глаз. Я протянула руку и
чуть дотронулась до плеча. Он не велел мне убрать руку, не отодвинулся. Уже
хорошо. Я тронула слезу на ближайшей ко мне щеке, смахнула ее рукой.
Вспомнилось, как приходилось утешать Натэниела.
— Ричард, скажи, что случилось. Пожалуйста.
Он улыбнулся — быть может, в ответ на «пожалуйста». Это
слово я использую нечасто.
— Я этого еще не видел. — Он очень бережно
потрогал мой рукав.
Я не хотела отвлекаться — даже на то, чтобы он заметил, что
я для него надела.
— Ты устал не меньше меня, Ричард. Что же не дает тебе
лечь?
Он опустил глаза, потом поднял, и такая была в них скорбь,
что я чуть не сказала: «Не говори, не надо», но ему надо было высказаться.
— Луиза в тюрьме, а Гай мертв.
— Я не знаю этих имен, — нахмурилась я.
— Луиза — одна из новеньких у нас. — Он опустил
глаза, не глядя на меня. — Гай — ее жених... то есть муж... то есть он был
ее мужем.
Ричард закрыл лицо руками, затряс головой и не мог
остановиться.
Я взяла его за запястья, отвела руки от лица, чтобы
заглянуть в глаза.
— Ричард, рассказывай.
Его руки повернулись у меня в ладонях, схватились за мои.
Вот так, держась за руки, он стал говорить, и горе выливалось в словах.
— Луиза убила Гая в медовый месяц, вчера. Мне сказали
как раз перед тем, как я сюда приехал.
— Все равно не понимаю. Это ужас, трагедия, но...
— Я был ее спонсором. Я учил ее контролировать своего
зверя, и она потеряла этот контроль в свой медовый месяц, в момент... — Он
опустил голову и поднял мои руки, прижимая себе ко лбу.
— Она потеряла контроль в момент секса, —
закончила я.
Он кивнул, прижимаясь лицом к моим рукам.
— В момент потери девственности, — сказал он
придушенным голосом.
— Ты сказал — девственности?
Он отодвинулся от меня, уронил руки на колени, и я впервые
обратила внимание; что у него вокруг пояса завязано полотенце.
— Это значит, что она никогда не практиковалась
контролировать зверя в процессе сношения?
Он покачал головой.
— Они были помолвлены уже два с лишним года до того,
как Луиза подверглась нападению и стала одной из нас. Они оба хотели дождаться
брачной ночи.
— Похвально, — сказала я. — Но оргазм, до
некоторой степени, всегда оргазм. Если она умела себя контролировать в оргазме
без сношения, то должна была суметь это сделать и в реальном сексе. — Я
снова тронула его за плечо. — Ты сделал для нее все, что мог.
Он отдернулся, будто я обожгла его, вскочил так, что стул
треснулся об кухонный стол и свалился на пол. Я скорее почувствовала, чем
увидела стоящих в двери людей.
— У нас все в порядке, — сказала я. Шанг-Да, Мерль
и оба крысолюда неуверенно остановились в дверях. — Все в порядке,
оставьте нас.
Они вышли, но я знала, что у нас есть слушатели, потому что
далеко они уходить не станут.
Ричард стоял посередине кухни, одетый только в полотенце да
в лучи утреннего солнца. Обычно это отвлекло бы меня от всего разумного, но не
сегодня. Страдание на его лице было для меня сейчас важнее, чем его тело. Глядя
на эту муку, я вдруг догадалась. Это было страшно.
— Но ведь не может быть, чтобы она любыесексуальные
контакты отложила до свадьбы?
Он вздернул подбородок, попытался придать себе уверенный
вид. Но это была лишь маска, и теперь я это знала. Под ней был страх — и вина.
— Я учил ее контролировать зверя в гневе, в печали, в
страхе, в страдании, в любых проявлениях крайних эмоций — но не в сексе. Я
уважал ее убеждения.
Я смотрела на него пристально. Да, именно в этом роде Ричард
и поступил бы. Теоретически я его даже одобряю, но теория и практика — вещи
разные. В реальной жизни это было неудачным решением, и Ричард должен был бы
знать об этом лучше меня.
У меня лицо стало непроницаемым, пустым. Лицо профессионального
копа. Я не хотела выдавать лицом ни одной из своих мыслей.
— Значит, Луиза перекинулась в процессе секса, убила
мужа, и копы ее застукали.
Я не стала выражать свое удивление, что они не убили ее на
месте. Вид страшного серого волка, поедающего несчастное человеческое
тело, — достаточная причина стрелять на поражение.
— Луиза пришла с повинной. Я думаю, если бы она не
считала самоубийство грехом, то убила бы себя сама.
Он повернулся возле раздвижных дверей, прижался лбом к
стеклу, как от усталости.
Я хотела бы сказать, что это не его вина, — но не
могла. Он был ее спонсором, тем, кому полагалось ее научить, как быть
оборотнем. Общаясь с леопардами, с Ричардом, со стаей Верна в Теннеси, я
узнала, что оргазм любого рода — серьезное испытание для самоконтроля оборотня.
Оргазм, по идее, это снятие всех барьеров, но полностью отбросить контроль —
значит перекинуться, а это истинный кошмар, если партнер — человек. Ричард
часто мне долдонил, когда мы встречались, что не доверяет себе в ночь
полнолуния и даже накануне. Он не боялся потерять над собой контроль и меня
убить — боялся потерять над собой контроль и меня напугать до смерти. Еще
честнее — боялся отпугнуть. Однажды он перекинулся прямо на мне, и это
переживание ничего общего с сексом не имело. От одного этого я тогда помчалась
сломя голову к Жан-Клоду. То есть от этого — и еще от того, что Ричард на моих
глазах кого-то сожрал.
