— А как мне вызвать зверя, не приходя в ненужное
настроение?
— Надо спросить у кого-нибудь, кто умеет вызывать зверя
у своих, — предложил Мерль.
Я посмотрела на него:
— У тебя есть конкретные кандидатуры?
— Мне говорили, что твой Ульфрик умеет вызывать зверя в
своих волках.
— И мне говорили, — кивнула я.
— Если бы он вызвал превращение волка у тебя на глазах,
ты могла бы понять, как это делается.
— Ты серьезно думаешь, что это поможет? — спросила
я.
— Не знаю. Но разве не стоит попробовать?
Я подала ему протекший пакет со льдом:
— Конечно, если Ричард придет. На это ответил Натэниел:
— Ричард винит себя в ранах Грегори. Если мы ему
предложим шанс вылечить раны, он придет.
Я уставилась на Натэниела, смотрела, как светится интеллект
в этих цветочных глазах. Такой глубокой мысли я никогда от него не слышала. У
меня появилась крошечная надежда, что Натэниел может исцелиться — что он уже
поправляется. А мне как раз сейчас нужна была хоть какая-то надежда, но все же
как-то не по себе было, что Натэниел так хорошо понимает Ричарда, что он так
наблюдателен. Значит, я его недооценивала. Для меня подчиненные оставались
низшими, а это на самом деле не так. Некоторые сознательно решают оставаться
внизу, служить, и это не принижает их — просто делает не такими, как все. Глядя
в это лицо, я гадала, что еще я упустила, что он еще мне покажет? Ночь откровений,
так почему бы Ричарду не присоединиться к нам? Вряд ли может стать хуже... или
может? Нет, спасибо, не надо отвечать.
Глава 32
Почистив зубы, я устроилась за кухонным столом пить кофе,
пока мы ждали. Натэниел шлепал босыми ногами по комнате, распущенные волосы
качались у голой груди и шортов, которые он надел.
— Как Грегори? — спросила я.
— Доктор Лилиан поставила ему капельницу — снять шок,
как она сказала. — Он остановился у стола чуть наискось от меня.
— Капельницу? Ричард здесь будет через час, не позже.
Если она поставила капельницу, значит...
— Значит, травма Грегори серьезна, — договорил за
меня Натэниел.
Я посмотрела на него. В кухне было темно, горела только
маленькая лампочка над раковиной. Все остальное было в густой тени.
— Ты ведь не про ту травму, что он получил от волков?
Он покачал головой, и волосы колыхнулись вдоль всего тела.
Длинная тяжелая прядь скользнула по плечу, и он ее отбросил, мотнув головой.
Никогда я не видела мужчину с такими длинными волосами, которые не причиняют
ему ни малейших неудобств.
— Он все говорит про Райну, — сказал
Натэниел, — ругается сквозь зубы.
Он заговорил тише, почти шепотом, и глядел куда-то поверх
меня, видя что-то, чего я не видела и, наверное, не хотела бы видеть.
— Что с тобой? — спросила я, трогая его за руку.
Он опустил глаза и улыбнулся, но нерадостно. Потом накрыл
мою руку своей и стиснул, будто искал утешения.
— Рассказывай, Натэниел.
— Я тебе давал копии трех моих фильмов. — На этот
раз он улыбнулся шире и предупредил мои слова: — Я знаю, что ты их не смотрела.
Я, когда их тебе давал, думал, что ты вроде Райны и Габриэля, что будет секс и
тебе понравится это жесткое порно. Теперь-то я знаю, что ты о нас заботишься не
потому, что желаешь нас или любишь кого-то из нас, а просто — потому что.
Он встал на колени, не выпуская мою руку, прижимая ее двумя
руками к своей груди. Голову он положил мне на колени, отвернувшись от меня. Я
отвела густые волосы с его лица, чтобы видеть его профиль.
Так мы посидели несколько секунд. Я ждала, чтобы он говорил
дальше, он, быть может, ждал моего вопроса, но молчание не было напряженным.
Любой из нас мог его заполнить, когда будет готов, и мы оба это знали.
Первым вздохнул Натэниел, не выпуская моей руки, а другой
рукой обхватив мою ногу. Тыльной стороной ладони я ощущала его сердцебиение.
— У меня были не только эти три фильма, и почти все — с
Райной. Габриэль не отдавал меня ей в рабы или любовники — понимал, что она
убьет меня, но в фильме... на съемках все под контролем. — Он теснее
прижался ко мне.
— И что случилось? — спросила я.
— Грегори она это сделала сама по себе, просто для
собственного... развлечения. Но, когда он выжил, она захотела снять такое в
фильме.
Я застыла на миг или два, даже, кажется, перестала дышать.
Потом выдохнула — прерывисто.
— Тебя?
Он кивнул, не отрывая щеки от моей ноги.
— Меня.
Я погладила его по волосам, глядя в это юное лицо. Он был на
шесть лет меня моложе, а казалось, что на шестьдесят. Такой он был беззащитный
— жертва любого хищника.
— Грегори не стал бы это делать второй раз. Он сказал,
что убьет себя, и Габриэль ему поверил.
Я гладила его волосы, потому что не знала, что еще можно
сделать. Что тут скажешь, когда тебе в ухо шепчут такие ужасы, рассказывают
самые интимные, кошмарные секреты? Можно только сидеть и слушать. И дать
собеседнику только одно, что в твоей власти, — молчание и внимание,
возможность говорить и быть услышанным.
Голос его стал так тих, что мне пришлось наклониться.
— Меня приковали, и я знал сценарий. Я знал, что будет
дальше, и завелся. От страха возбуждение стало невыносимым.
Я прижалась к нему щекой, ощущая шевелящиеся губы, и сидела
очень, очень тихо. Ничего я не могла сделать — только слушать и быть рядом.
— Я люблю, когда зубами, когда кусают, люблю, когда много
ран. Все было чудесно, пока...
Он закрыл глаза, уткнулся лицом мне в штаны, будто не мог
дальше смотреть в свои воспоминания. Мне пришлось поднять голову, когда он
шевельнулся, но я нежно поцеловала его в затылок.
— Все хорошо, Натэниел, все хорошо.
Он что-то сказал, но я не расслышала.
— Что ты?
Он чуть повернулся, уткнулся ртом мне в ногу.
— Господи, ну больно же было! Она его откусывала по
частям, чтобы было дольше, чем у Грегори.
Тело его затряслось, и я склонилась к нему, водя свободной
рукой по спине, откидывая волосы в сторону. Я гладила ему спину, видела все
следы укусов у него на спине. По этому поводу у меня не было угрызений совести
— до этой минуты. А теперь было такое чувство, будто я его использовала, как
любой другой.
Я накрыла его своим телом, прижав к коленям.
— Прости меня, Натэниел, прости.
— Тебе не за что извиняться, Анита, ты никогда не
делала мне больно.
