— Сколько ангелов может поместиться на кончике иглы,
да?
— Нечто в этом роде, — улыбнулась она.
— Мне приходилось держать крест, пылающий так ярко, что
весь мир вокруг превратился в белый огонь. Я видела, как том Талмуда обратился
в пламя в руках вампира, а когда книга догорела, вампир продолжал гореть, пока
не умер. Я стояла перед демоном и читала Священное Писание, и демон не мог меня
тронуть. — Я мотнула головой. — Нет, доктор Лилиан, религия — не
абстракция. Она органичная, она живая, она растет и дышит.
— Органичная — это уже не христианство, это викканство
какое-то, — сказала она.
Я пожала плечами:
— Я училась с одной спириткой и ее викканскими
подругами около года. Трудно было этим не пропитаться.
— Разве изучение викканства не поставило тебя в
неловкое положение?
— Ты имеешь в виду, что я монотеистка?
Лилиан кивнула.
— У меня Богом данные способности и не хватает
обучения, чтобы ими управлять. Почти все церкви косо смотрят на спиритов, не
говоря уже об аниматорах, которые поднимают мертвых. Мне нужно было обучиться,
и я нашла людей, которые мне в этом помогли. И то, что они не христианки, я
считаю недоработкой церкви, а не этих людей.
— Есть и колдуньи-христианки, — сказала она.
— Я некоторых видала. Они все жуткие зелотки, будто им
надо быть больше христианками, чем любому другому, — доказать, что они
хорошие и вообще могут быть христианами. А я зелотов не люблю.
— Я тоже, — улыбнулась она.
Мы посмотрели друг на друга. Наступали сумерки. Лилиан
приподняла кофейную чашку — я ей выдала ту, где был огромный дракон и крохотный
рыцарь. «Без храбрости нет славы».
— Долой зелотов! — провозгласила она.
Я подняла свою кружку — с пингвиненком, мою любимую.
— Долой зелотов!
Мы выпили. Она поставила кружку на подставку и спросила:
— Даешь ли ты мне разрешение попытаться купировать
седативы?
Я медленно вдохнула, так же медленно выдохнула.
— Если он согласен, то да.
Она встала из-за стола:
— Пойду все приготовлю.
Я кивнула, но осталась сидеть. Я как раз молилась, когда
кто-то вошел. Даже не открывая глаз, я знала, что это Мика.
Он подождал, пока я подняла голову и открыла глаза.
— Не хотел мешать.
— Я уже кончила.
Он кивнул и улыбнулся своей улыбкой — отчасти веселой,
отчасти грустной и отчасти еще какой-то.
— Ты молилась? — осторожно спросил он.
— Да.
От какой-то игры света его глаза поблескивали в темноте,
будто в зелено-золотых глубинах затаилась искорка огня. Иллюзия спрятала его
глаза и почти все лицо в тени, и только остался этот трепещущий огонек, будто
танец цвета в его глазах Ъылреальнее, чем он сам.
Но даже не видя его лица, я знала, что он огорчен. Я ощущала
это как тяжесть вдоль позвоночника.
— В чем дело? — спросила я.
— Не могу вспомнить, когда я молился.
Я пожала плечами:
— Многие не молятся.
— Почему-то меня не удивляет, что молишься ты.
Я снова пожала плечами.
Он шагнул вперед, и свет упал на его лицо и эту непростую
улыбку.
— Мне надо идти.
— Что случилось?
— Почему ты думаешь, будто что-то случилось?
— Очень напряжены ты и твои коты. В чем дело, Мика?
Он потер глаза пальцами, будто от усталости. Поморгал.
— Срочное дело в парде. У нас есть одна женщина,
которая не смогла сегодня приехать, и она попала в беду.
— Какого рода беду?
— Вайолет у нас вроде твоего Натэниела, самый
недоминантный экземпляр.
Он говорил так, будто это все объясняло. Может быть, но не
мне.
— И? — спросила я.
— И я должен отправиться ей на помощь.
— Мика, я не люблю секретов.
Он вздохнул, провел пальцами по волосам, сдернул резинку с
конского хвоста и уронил на пол, стал расчесывать волосы руками, повторяя
движения, будто собирался делать это всю ночь. Очень резкими и напряженными
были эти движения.
Он глядел на меня, растрепанные черные волосы обрамили лицо,
глаза сверкали. Вмиг из приятного и привлекательного мужчины он стал диким,
чужим. Дело было не только в волосах или кошачьих глазах — зверь его булькал,
пробиваясь наружу, как кипяток из чайника. Я уже была знакома с его силой, но
сейчас она обжигала... и тут я поняла, что вижу этот жар, вижу.Он окружал Мику,
почти невидимый, но именно почти, как что-то, что можно заметить мельком
уголком глаза. Почти виделась чудовищная тень, окружившая его, как дрожание над
летней мостовой, воздушная рябь. Я уже много лет водилась с оборотнями, но
такого видеть не приходилось.
В дверях вырос Мерль:
— Что-нибудь случилось, Нимир-Радж?
Мика повернулся, и будто что-то огромное и невидимое
повернулось вокруг и над его телом. Голос его прозвучал низко, с порыкиванием:
— Случилось? Что тут могло случиться?
— Мика, нам пора, — сказала Джина, протолкнувшись
мимо Мерля.
Мика поднял руки, и сопровождающий образ шевельнулся вместе
с ним. Я не видела меха и когтей, только намек на них, плавающий в воздухе.
Мика закрыл глаза руками, и эти призрачные когти прошли сквозь, внутрь, мимо
его лица. У меня закружилась голова, и пришлось опустить глаза к столешнице,
чтобы восстановить равновесие.
Марианна говаривала, что может видеть ауру силы возле других
людей и ликантропов, но я раньше не была на это способна.
Я ощутила, как сила эта складывается, втягивается, уходит
обжигающее ощущение с кожи, будто океан отступает от берега. Подняв глаза, я
уже не увидела той якобы невидимой ауры — тело ее втянуло в себя.
Он посмотрел на меня внимательно:
— У тебя такой вид, будто тебе явился призрак.
— Ты ближе к истине, чем ты думаешь.
— Она испугалась твоей силы, — бросила Джина
презрительно.
Я посмотрела на нее:
— Я видела его ауру, видела как белый фантом,
окружающий тело.
— Ты так говоришь, будто никогда раньше ее не
видела, — сказал он.
— Визуально — нет.
Джина взяла его под руку, ласково, но твердо, и попыталась
потянуть к двери. Он только глянул на нее, и я ощутила его присутствие, его
личность — за неимением лучшего слова — почти на ощупь. Джина рухнула на пол,
сжимая его руку, и потерлась об нее щекой:
