Он улыбнулся:
— Тогда пусти меня в эту х...еву дыру.
— С каких пор ты употребляешь слово на букву
"х"?
— С тех пор, как ты нас бросила. Мне вроде как не
хватало его слышать. — И он вдруг улыбнулся, ярко сверкнув зубами в
темноте.
Я не могла не ответить улыбкой. Мы стояли у этой страшной
дыры, ужас еще лежал у меня на языке кислым вкусом, злость Ричарда еще клубилась
в воздухе, а мы улыбались друг другу.
— Я тебя пущу первым, — сказала я.
Он улыбнулся шире, и даже при свете звезд было видно, как
глаза заискрились весельем.
— О'кей.
Я подалась к нему и чмокнула. Слишком мимолетно, чтобы сила
закипела между нами, слишком мельком, чтобы ощутить вкус крови у него во рту,
слишком быстро, чтобы звери заворочались у нас внутри. Я его поцеловала просто
потому, что мне так захотелось, потому, что впервые я подумала, что у нас обоих
могло появится желание слегка уступить. Достаточно ли этого? А кто его знает?
Но надежда у меня появилась. Впервые за много времени появилась настоящая
надежда. Без нее любовь умирает, и человек вянет. Я не знала, что это значит
для Мики — моя надежда для меня и Ричарда. Мы открыто говорили насчет делиться,
но я не знаю, что из этого было сказано на публику, а что всерьез. Но в этот
миг мне было все равно, я вцепилась в положительные эмоции и не хотела
отпускать. Потом, потом будем волноваться о прочем. Я пущу Ричарда вперед, но
все равно спущусь сама, и мне хотелось, чтобы эта надежда освещала мрак страха.
Глава 27
От веса Ричарда веревка под моими руками сильно натянулась.
Он привязал фонарь к запястью, и я видела, как желтый круг света уходит,
исчезая, в узкую темноту, и поняла, что хоть я уже и на лестнице, голова у меня
все еще выше люка.
Мика наклонился ко мне.
— Все будет в порядке, — сказал он.
Я сглотнула пересохшим горлом, посмотрела на него, сама
зная, что у меня глаза чуть шире обычного.
— Знаю, — ответила я, но в голосе слышалось придыхание.
— На самом деле тебе не обязательно туда лезть, —
произнес он тихо и настолько безразлично, насколько это у него получилось.
Я мрачно скривилась:
— И ты туда же?
— Если так, то тебе лучше бы его догнать. — Теперь
его голос я не могла бы назвать безразличным, но мне трудно сказать, что это
была за интонация.
Я полезла вниз по мягкой шероховатости веревочной лестницы,
быстро, зло. Я злилась не на Мику — на самом-то деле. На себя я злилась. И эта
злость помогла мне как следует углубиться во тьму, где свет фонарика казался
очень желтым и очень тусклым на фоне земляных стен.
Я лезла секунды две, таращась на утрамбованную землю.
Медленно подняв глаза, я увидела, что Мика смотрит на меня из такого далека,
что не видно, какого цвета у него глаза или волосы. Я узнала его по контуру
лица и плеч. Боже мой, на сколько же тянется вглубь эта яма?
Казалось, что земляные стены загибаются ко мне, как рука,
готовая сжаться в кулак и раздавить. Мне трудно было набрать достаточно этого
спертого воздуха, чтобы наполнить легкие. Закрыв глаза, я заставила себя
оторвать руку от лестницы и дотронуться до стены. Она оказалась дальше, чем я
предполагала, и я вздрогнула, когда дотянулась. Неожиданно земля была
прохладной на ощупь, и я поняла, что в яме не жарка, хотя наверху летний зной.
Я открыла глаза, и стены были все те же, шести футов в диаметре, цилиндр, как и
раньше. Земля не смыкалась, стараясь меня раздавить — это только моя фобия.
Я снова полезла вниз, и на этот раз не останавливалась, пока
не почувствовала, как провисла лестница и стало трудно лезть вниз, не стукаясь
о земляные стены. Вес Ричарда уже не держал лестницу. Не будь я такой заразой,
я бы могла сейчас его попросить придержать лестницу. Но я только вцепилась в
нее лихорадочно и продолжала лезть вниз. Трудно цепляться намертво за что-то,
по чему лезешь вниз, но у меня получилось.
Мир сузился до ощущения веревки под руками, ноги искали
опору — очень простое действие, движение вниз. Через некоторое время я
перестала вздрагивать каждый раз, стукаясь о стены. Чьи-то руки взяли меня за
талию, и я тихо пискнула, как только девчонки могут. Очень мне не нравится,
когда я так пищу.
Конечно, это были руки Ричарда. Он придержал меня на
последних футах, пока сердце у меня колотилось, готовое выпрыгнуть из груди. Я
встала на пол, хрустящий костями, перекатывающимися под ногой. Слой их был так
глубок, что нога погружалась. Идти поверх них, как святой по воде, не выходило.
Узкая шахта открывалась в маленькую, тесную, похожую на
пещеру, дыру в земле. Ричарду пришлось согнуться почти пополам. Я могла идти не
сгибаясь, если осторожно, но лучше было пригнуться, чтобы не оцарапать макушку.
Очень издалека сверху позвал Мика:
— Как вы там?
Со второй попытки только я смогла ответить:
— Нормально, все нормально.
Мика отодвинулся от входа — темная точка на фоне чуть более
светлого серого.
— Господи, какая же здесь глубина?
— Шестьдесят футов, плюс-минус сколько-то.
Что-то в голосе Ричарда заставило меня повернуться к нему.
Он качал головой и смотрел в сторону, светя фонарем на
что-то маленькое, скорчившееся. Это был Грегори.
Он лежал на животе, связанный, как свинья, руки и ноги
выгнулись под неестественными углами — невозможно было себе представить, как
это он пролежал так трое суток. Одежды на нем не было. Лицо пересекала повязка
на глазах, привязанная к спутанным длинным светлым волосам, будто это сделано
было нарочно, чтобы было больнее, а не только чтобы не дать видеть. Луч фонаря
плясал на теле Грегори, и связанный испускал тихие, беспомощные звуки. Значит,
хотя бы свет фонаря он мог видеть сквозь ткань. Я присела возле него и увидела,
где серебряные кандалы вошли в запястья и лодыжки. Раны были свежие и кровавые.
— Это натерли цепи, — сказал Ричард тихо.
— Он пытался освободиться.
— Нет, он недостаточно силен, чтобы выдержать столько
серебра на коже. Они просто въелись насквозь.
Я смотрела на кровавые раны, не зная, что сказать. Когда я
тронула его за плечо, он завопил сквозь кляп, который я не видела — его скрыли
упавшие на лицо волосы. Но темный конец кляпа торчал изо рта. Грегори завопил
еще раз и попытался от меня отползти.
— Грегори, Грегори! Это я, Анита! — Я тронула его
как можно нежнее, но он снова вскрикнул. Я глянула на Ричарда: — Кажется, он
меня не слышит.
Ричард присел и поднял спутанные волосы Грегори. Он забился
сильнее, и Ричард протянул мне фонарик, чтобы одной рукой придержать голову
леопарда, пока вторая отодвинет волосы. Уши у Грегори были заткнуты какими-то
тряпками. Ричард вытащил одну и увидел черную ушную затычку глубоко в канале.
Она не была предназначена для такого глубокого введения, и когда Ричард ее
вытащил, из уха закапала кровь.
